Лучшее средство от любви (СИ)

— А я сюда через полмира летел не для того, чтобы без тебя уходить, — все так же тихо и нарочито спокойно сказал Зарицкий. — Климат тут — говно, но потерплю, не поломаюсь, Белоснежка.

Тимур же в противоположность пытался звучать громко и грозно, но выглядело это все более жалко и раздражающе с каждой секундой.

— Прекрати звать так мою невесту!

— Да с какого перепугу я тебе невеста, Тима? — не выдержав, взорвалась я. — Ты сделал мне предложение — я отказалась. — И не будем озвучивать при всяких лишних ушах, насколько унизительным было это предложение само по себе. — Все, на этом и закончили.

— Ничего подобного! — шагнул ближе самоуверенный идиот. — Ты не в себе, Поля. Я знаю тебя, как самого себя. — Ни черта, ты только и видел исключительно себя, отражающимся в моих раскрытых в вечном слепом восхищении глазах, вот и решил, что меня вроде как и нет, все ты и твое обо мне представление. — Моя Полина никогда не отказала бы мне. Моя Полина меня любила без памяти! Моя Поли…

Молниеносный удар в челюсть оказался таким точным и мощным, что не только оборвал Тима на полуслове, но и погасил свет в его голове. Мой теперь уже совершенно окончательно бывший друг начал заваливаться вперед, я, взвизгнув, кинулась ему на помощь. Зарик с глухим стуком плюхнулся на пол, а Марк опередил меня, успев поймать у самого пола падающее тело моей безнадежной и беспонтовой любви.

— Я тоже люблю поболтать, но задолбал, ей-богу! — сказал Марк, неотрывно пялясь на прозрачную силиконовую копию собственного дружка у наших ног. — Ты вот стой, где стоишь, Белоснежка, я вернусь через пару секунд, и ты мне еще разок расскажешь про курортные мечты, которые умные независимые женщины не увозят с собой в повседневность. Ни-ни, вы шо!

Заржав в голос, отчего мои щеки запылали и захотелось убиться об стену, он поудобнее перехватил Тима под мышки и поволок из квартиры на лестницу.

— Ты ведь это нарочно, да? — обреченно спросила у Зарика, поднимая его с пола, и тряхнула мстительно, заставив упруго закачаться. — Ну что же, надеюсь, тебе понравится лежать забытым в тумбочке!

Глава 30

И вот тащу я эту несуразную тушу питерского насекомого, а у самого аж руки дрожат и во рту пересохло. И не от того, от чего вы подумали. А от злости пополам с… со смехом, наверное?

То есть пока я там всухомятку с лучшей подружкой правой рукой дружусь в душе, у нее тут прилизанные метросексуалы ходят в своих тапочках? Да и хрен бы с ними — с метросексуалами сладкоголосыми. Ни на секунду не поверю, что после меня она на этого богомола голенастого посмотрела бы как на объект приложения рук, не говоря уже о губах и прочих частях ее радужно-форелькового тела.

Но, блин! Иметь в соперниках самую лучшую часть самого себя? Это же как придется извернуться, чтобы выше собственной головы прыгнуть? Под рубашкой она его держит — уж ближе некуда. Гладит небось, да? Прикасается тонкими пальчиками? А вдруг не только пальчиками?

— Братишка, ты там как? — вопросил активно задергавшегося от возмущения — разумеется от него — приятеля. — Готов к эпичной битве с клоном? Вот это мы с тобой дураками были, что разрешили ей испробовать тот комплект очумелых ручек. Так бы она за месяц поди соскучилась да изголодалась. А теперь нам с тобой с приподзавывертом ввинтиться надо будет. Чтобы уж точно наш смертельный номер никто из живущих повторить не сумел.

— Ты что там бормочешь? И почему до сих пор здесь?

А рубашечка-то моя на тебе, рыба моей мечты, да?

— Да вот, говорю, как у нас с тобой вкусы совпадают на домашнюю одежду. Тоже предпочитаешь белый лен?

Конечно-конечно, руки в бока ну так сердито упираются, а в одной из них силиконовое чучело имени меня грозно покачивается. Все, жучара брюнетистая, катись по лестнице дальше сам. Сил больше нет сдерживать себя и… себя.

— Что ты делаешь? — возмутилась грозная моя, видя, как я небрежно сваливаю кучу несвежей «оленины» прямо на лестничную клетку. — Поаккуратнее нельзя?

— Поаккуратней, рыба моя, надо вот с этой штукой обращаться, — кивнул я на дрожащего силиконового соперника. — А то упустишь, и покатится с лестницы. А там соседи, собаки, коты и вообще — приличная питерская парадная. А тут член.

— Полагаю, эта парадная еще не то повидала на своем веку, — задрала нос уязвленная писательша, но чле… да блин, как его назвать-то, чтобы никого не обидеть — ни себя, ни гордого оригинала моего? В общем, полупрозрачную хрень перехватила поудобнее. А у меня в паху аж прострелило от фантомного ощущения ее крепкой ручки на живом теле.

— Ну, а я полагаю, что уж его-то она точно не видела — ни живьем, ни в эрзац-виде.

— А я также полагаю, что тебе, Зарицкий, уже давно пора…