Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

Роман «Правда о Селии» («The Truth About Celia») Кевина Брокмейера стал одним из наших любимых в прошедшем году. Писателю принадлежат также сборник «Вещи, которые падают с неба» («Things That Fall from the Sky») и роман для детей «Город имен» («City of Names»). За рассказ «Эти руки» («These Hands») автор был удостоен премии О. Генри. В настоящее время Брокмейер работает над вторым романом для детей.

«Краткий курс истории мертвых» был впервые опубликован в «The New Yorker». Этот рассказ отмечает второе появление автора в сборнике «Лучшее за год» и обещает перерасти в роман с тем же названием.

Когда слепец прибыл в город, он перво-наперво заявил, будто пропутешествовал по пустыне, состоявшей из живого песка. Он-де умер, а потом — хлоп! — вдруг оказался в пустыне. Эту историю он рассказывал всем, кто соглашался послушать. Рассказывал и мерно кивал головой в такт звукам людских шагов. С его бороды и вправду потоком сыпался рыжий песок. По словам слепца, пустыня была голая и безлюдная. И шипела на него, точно змея. Вот по этой-то пустыне он шагал много-много нескончаемых дней, пока сыпучие дюны вдруг не взвились из-под ног, хлеща его по лицу, затем всё неожиданно успокоилось… и принялось биться, словно огромное сердце. Он ясней ясного слышал этот звук.

Слепец говорил: лишь в тот миг, когда о его кожу крохотными стрелами бились мириады летящих песчинок, он как следует осознал, что и впрямь умер.

Джим Сингер, державший бутербродную неподалеку от памятников, утверждал иное. Якобы он ощутил покалывание в кончиках пальцев — и перестал дышать.

— Это все мое сердце, — повторял он, постукивая себя по груди. — Ну надо же, в собственной постели!

Перестав дышать, он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел себя в поезде. В полуигрушечном поезде вроде тех, на которых в парках развлечений катаются дети. Рельсы вились среди густого леса, только вот золотисто-коричневые стволы при ближайшем рассмотрении оказались жирафами, чьи длинные шеи тянулись к небу, словно сучья деревьев. Поднялся ветер и начал сдувать пятна со спин у жирафов. Пятна кружились, как листья, подхваченные движением поезда.

Ему, помнится, понадобилось некоторое время, чтобы понять: биение, которое он слышал, не имело ничего общего с перестуком колес по рельсам.

Девушка, которой нравилось стоять под тополем в парке, рассказывала, что нырнула в океан цвета сушеных вишен. Поначалу вода подхватила ее и удержала на поверхности, и она долго лежала на спине, бесцельно плавая кругами и распевая по очереди все популярные песни, которые знала. Однако потом зарокотал гром, облака неожиданно лопнули, и сверху посыпались… шарикоподшипники. Целый дождь шарикоподшипников, прямо-таки ливень.

— Я стала глотать их, — рассказывала девушка, поглаживая растрескавшийся ствол старого тополя. — Я проглотила их много-много… Сама не знаю зачем.

Наглотавшись, она отяжелела, точно мешок со свинцом, и стала медленно погружаться в глубину океана. Мимо нее проносились косяки рыб, ярко сверкающих синей и золотой чешуей… А отовсюду раздавался тот самый звук, что слышали и все остальные, — биение колоссального сердца.

Вот так каждый рассказывал о своем переходе оттуда — сюда, и их удивительные истории различались не меньше, чем сами жизни этих десяти миллиардов людей. Рассказы именно о смерти были куда менее разнообразны. В конце концов, прервать земные дни человека может лишь ограниченное количество причин. Остановится сердце, или что-то произойдет с головой, или случится одна из этих новомодных болезней… А вот путь перехода был у каждого свой. И за все время не повторился ни единого разу.

Лео Палей, например, говорил, будто видел, как атомы его тела начали разбегаться в разные стороны, словно укатившиеся мраморные шарики, вот только разбежались они по всей Вселенной, ни больше, ни меньше. А потом взяли и собрались вместе прямо из ничего. Если же верить Ханбингу Ли, он очнулся в теле фруктовой тли, вгрызающейся в спелый персик, — и прожил с ней всю ее короткую жизнь. А Грациелла Кавазос вовсе произносила всего четыре слова: «Из меня пошел снег!» И всё, и лишь застенчиво улыбалась, когда кто-нибудь интересовался подробностями.

Одним словом, истории вправду были совершенно неповторимыми — каждая из десяти миллиардов. Единственным, что кочевало из одного рассказа в другой, было вышеупомянутое биение — то ли барабан, то ли насос.