Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

Я дважды выстрелил в него. Одна пуля угодила в живот, через пряжку, другая попала рядом с воротом жилета. Джейк упал и стал корчиться среди опилок. Его шляпа слетела. На макушке посреди густой светлой шевелюры красовался замечательно розовый кружок. Вот что бывает, если долго не снимать ковбойскую шляпу.

Тросперу, который тем временем превратился в весьма невзрачную статую, я сказал:

— Не дергайся, иначе пригвозжу твой хрен к полу.

И подошел к Джейку. Ковбой все еще не выбыл из игры: правой рукой он подбирался к ружью. Ногой я надавил на его запястье, так что кости хрустнули. Джейк охнул. Я пару раз треснул каблуком ему в зубы, и это его успокоило.

Я вернулся на место и налил себе еще виски.

— Эй, да в чем дело? Что, раньше ты не видел, как стреляют в людей? Ты что, управляешь богадельней? — Мой взгляд скользнул по закопченному потолку с мозаикой пулевых дыр среди жирных пятен. — А, да они обычно стреляют не друг в друга, а отрываются на твоей собственности. Ну же, Троспер. Расслабься, выпей. Полегчает.

Троспер покрылся потом и стал такого же серого цвета, как и его передник. Руки его тряслись.

— У н-н-него, э-э-э, у него много друзей, мистер.

— А у меня много пуль. Выпей, амиго.

Троспер глотнул своей микстуры, и я продолжил:

— Вот и славно. Так о чем бишь мы? А, ну да. Мистер Маллен. Хотелось бы с ним встретиться. Есть идея?

— Он приходил сюда раз в две недели, когда денежки появлялись. Пил. Играл в карты с ребятами из Бар-Эйч. Часто ходил к девочкам в «Медоносную пчелу».

— Понятно. К какой-то определенной девочке?

— Нет. У него не было предпочтений.

— И когда ты видел его в последний раз?

Троспер задумался.

— Не знаю. Не так давно. Боже, да жив ли Джейк? Он не шевелится.

— Да чтоб тебя! Он жив. Слушай сюда. Говоришь, он уехал?

— Э-э, мистер, не знаю. Сказал же, он приходил, когда деньги были, — это все, что я знаю. — Глаза Тоспера были абсолютно стеклянными. — Ей-богу, не знаю. Может, и переехал… Я за ним не слежу.

— Шериф говорит, что у Хикса случались припадки.

— Ну да, он страдал пляской святого Витта. Знаете, он трясся, словно пьяный, и не открывал глаз. Однажды я видел, как он свалился: принялся дергаться и царапать себе лицо, ужас. А когда это прекратилось, то он просто ухмыльнулся и пошутил над собой.

Я обзавелся именами и описанием наездников из Бар-Эйч, хотя вряд ли придется их расспрашивать. Уходя, я сказал Тросперу:

— Ну ладно, Троспер. Буду поблизости, может, еще и зайду к тебе — глядишь, память твоя прояснится. Держи двадцатку. Это тебя приободрит.

7

Когда я плюхнулся на плюшевый диван в гостиной «Медоносной пчелы», меня охватила эйфория от примерно равных долей виски и адреналина. Недурная дама из числа обитательниц дома стащила с меня грязные сапоги и втерла в ступни масло. Мадам, что назвалась Октавией Плантадженет, похожая на фрегат под пурпурными парусами, предложила мне «гавану» из бархатных недр ящика для сигар. Она и сама отрезала красивым серебряным ножичком кончик сигары и, взглянув на меня, зажала ее толстыми красными губами. Щеки с нарисованными розами румян раздувались, словно кузнечные мехи.

«Медоносная пчела» утопала в дыму кальяна и марихуаны. Смуглый парень, аккомпанируя пианисту, перебирал струны ситары, сливая воедино декаданс Старого Света и излишества Нового, Пол покрывал толстый персидский ковер; никакой фанеры — полированное красное дерево, никакого дешевого стекла — изящный хрусталь. Девушки были одеты в изысканные наряды, гладкие волосы забраны в высокие прически; сверкавшие, словно драгоценные камни, глаза обрамляли искусно накрашенные роскошные ресницы. Губная помада, духи, блестки, очарование — целый клубок опьяняющего единства выдумки и потворства вожделению.

Мадам Октавия вспомнила Хикса:

— Томми Маллен? Несчастный с нервным расстройством. Всегда платил по счету. Никогда не бывал слишком груб, но с причудами, которые терпели только Лидия и Кони. Боже, мы не видели его целую вечность. Думаю, он вернулся на Восток.

Я справился о Виолет, и мне сказали, что она освободится позже. Может, другую девочку? Я ответил, что подожду, и согласился на коньяк — на четыре пальца из бокала самого короля Георга. Бренди был хорош на вкус, я и не замечал его крепости, пока темно-бордовые абажуры не высветили собрание элегантных игроков, бизнесменов и оболтусов с синими воротничками, искажавшихся самым калейдоскопическим образом. Звенящие нотки Брамса отражались в моем мозгу долго после того, как низенький и толстый австрийский музыкант в шелковом жилете удалился выпить в баре.