Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

От него исходил такой же запах, как и при болезни: сладковатая вонь, которая в голове настолько перемешалась с густым, насыщенным запахом гвоздики, что с тех пор, когда Юнис пила кипяченое молоко, ей казалось, что она поглощает собственного отца. Она пыталась вырваться, пока ее лицо приближалось к опухшим, воспаленным краям раны, но отец был слишком силен. Дыра, казавшаяся не больше рта, плотно охватила все лицо Юнис, и когда она поняла, что видит, — забыла о борьбе.

Внутри отца оказался бар и простенькая сцена. Малочисленная публика терялась в тени, лица были видны нечетко, но тем не менее некоторые из них казались знакомыми. На сцене — четыре черные девушки. Они были совсем молоденькие, с пухлыми детскими щечками, а под расстегнутыми одеждами артисток виднелись цветные трусики и майки, словно никто никогда не объяснял им, как вести себя прилично. Одна из них — та, что была за барабанами, пристально вглядывалась во что-то поверх голов публики. Она словно увидела что-то вдали и теперь пытаясь понять, что же это такое приближается к ней. Барабанила девушка ритмично и быстро, напряженно подпрыгивая на тонких ножках, промокшая от пота майка прилипла к телу, но там еще не было ничего, что отличало бы ее грудь от груди двенадцатилетнего мальчика. Маленькая девочка за клавишными вскинула глаза к потолку. Самая старшая девочка играла на бас-гитаре и глядела прямо на Юнис с видом сердитой Лусиллы, решившей поиграть в маму с младшими детьми. Девочка с гитарой вдруг схватилась за свой худой зад. На ее гитаре гвоздично-красного цвета, с длинными белыми царапинами на лаке, была ветхая наклейка, гласившая вроде бы: «Чета Симоне». Гитара была слишком большой, но двигалась девчонка весьма бодро, словно инструмент не обременял ее.

Но гитара ли это? Все инструменты напоминали Юнис совершенно другие вещи: лопаты, мотыги, ломы, тачки. И звуки они издавали соответствующие: лязг, бряцание, треск, скрип. И девушки вовсе не пели, а орали, визжали, шумели. И голоса их странно отражались от стен. С виду небольшое, помещение обладало акустикой концертного зала.

— Хренова Миссисипи! — прорычала гитаристка, и Юнис глубоко вздохнула и опустилась на стул.

Они играли ее песню. Но в их исполнении она звучала просто кошмарно. Не было и намека на веселость. Если там и была надежда, то это была последняя надежда борова с перерезанным горлом, которая вырывается из раны вместе с криком. Песня звучала слишком быстро и фальшиво, слов практически невозможно было разобрать, но то было оружие, которое Юнис пыталась сотворить.

— Видела ли ты когда-нибудь столь решительную девочку? — спросил отец. — А я видел.

Он покопался в дыре у себя в боку и вытащил оттуда открывашку. Пробил две трехгранные дырки в банке с молоком и выпил ее до половины. Передал ей.

— Думаю, неплохо. Но им нужны новые песни и настоящий певец.

На какое-то мгновение Юнис показалось, что он был чем-то другим, чем-то, что лишь явилось ей в образе отца, но пошло на попятную, выделывая при этом чудные коленца.

Она отпила глоток молока. Затем вышла через дыру в отцовском боку. Она — продолжалась.

Питер Страуб

Лапландия, или Фильм-нуар

Здесь многосторонний Питер Страуб, также представленный в данной антологии повестью «Пневматическое ружье мистера Эйкмана», рассказывает историю совершенно иного плана.

Рассказ «Лапландия, или Фильм-нуар» был первоначально опубликован в антологии «Conjunctions 42: Cinema Lingua: Writers Respond to Film» («Сочетания-42: Язык кино, или Реакция писателей на кинематограф»).

Общее вступление

Наша первоначальная цель — обсудить воздействие, эмоциональный оттеноксвета фар, отражающегося от мокрых мостовых Лапландии, штат Флорида. На этом выстроен весь наш дискурс — на эмоциональном оттенке этого отражения. Итак, подразумевается дождь; автомобили на большой скорости огибают углы; бескобурные пистолеты угрожающе вскинуты; отчаянные мужчины; болезненное, трепетное ощущение неминуемости. Центральную роль играет непосредственный исторический контекст, а также глубокое общенародное чувство постыдного, убогого, скрываемого в золотистом, но изменчивом свете Флориды. Без фонаря и дубинки из этих людей ничего не выбьешь. Флорида, следует помнить, тяготеет к жаре и тьме, к нужде и гнили, к «знойности». К чахлости и неестественности. Лапландия, т. е. чья-то (теоретически) теплая, но не слишком удобная, а на деле невероятно обездоливающая…

Над вентиляционными решетками клубится пар.

Мы в…………………………………………………побережье залива…………………………………полночной тьме…………………………без остановки, без надежды для Неженкиного……………