Лучшие годы - псу под хвост

Хотя его шутливое сравнение и пришлось драматургу по нраву, оно было не совсем точным: отца Квидо потрясла красочность и чистота улиц, великолепие старой и современной архитектуры, роскошь витрин и так далее и так далее, но всем этим он не был даже временно ослеплен, как это случилось с горемыкой Эрбена. А кроме прочего, сравнение не отражало того, что завораживало отца Квидо на Западе более всего: нисколько не преувеличенное, но неизменное и естественное уважение к его образованию, его работе и знаниям. Он чувствовал это постоянно: и когда проводил совещания, и когда за ним присылали из фирмы машину, и когда в его номере установили телефон, и когда приглашали осмотреть Лондон или поужинать, хотя контракт был уже заключен. Перед ним открывались все двери: если они не были автоматизированы соответствующим образом, их открывал швейцар, лифтер, специальный служащий. Телефоны-автоматы работали. Такси по требованию останавливались. Полицейские улыбались. Водители роскошных лимузинов на переходах притормаживали, уступая ему дорогу. В туалетах стоял приятный аромат. На почте ручка, которую пока еще никто не свистнул, не текла и красиво, тонко писала. Ему весело предлагали газеты, билеты на скачки, посещение храма, разноцветное мороженое, дома на продажу, массаж, обувь, путешествие на Филиппины. Женщины в Сохо с готовностью предлагали ему свою любовь. Вещи, на которых он стоял, сидел, лежал или писал, сияли чистотой, не шатались и уж тем паче не были загажены попугайчиками. Шампунь, который он купил, не вытек в портфель, а вымыв им два раза волосы, он совершенно избавился от перхоти, что сыпалась ему на плечи тридцать лет кряду. Впервые в жизни он не стесняясь пошел к парикмахеру, а тот впервые в жизни подстриг его так, что прическа соответствовала форме его лица. Он сразу показался себе красивее.

Он показался себе удачливее.

Продавец в магазине с товарами для собак не осмеял его, когда он попросил антиблошиный ошейник, и предложил ему сразу четыре вида. Блюда в ресторане не были ни пережаренными, ни остывшими. Официанты были бесконечно любезны.

— Без овощей! — обычно просил он.

Его унизительно-подобострастное отношение к официантам, заставлявшее его глотать пирожное с прокисшими взбитыми сливками и при этом корчить благодарную мину, осталось в прошлом. Он вел себя энергичнее и увереннее. Бросая нищему на Парк-Лейн пять пенни, он забывал, что в игре с футбольным клубом «Белокозлы» он был сменен уже на восьмой минуте.

Однако испытываемое им довольство — и когда гостиничный служащий относил ему чемодан в номер, и когда он стоял перед зданием парламента — не было тщеславием: это была радость пациента, у которого успешно затягивается рана.

— Подобно тому как бабушка, дабы чувствовать себя моложе, направляла свои стопы на восток, отец, дабы чувствовать себя человеком, должен был ездить на Запад, — сказал Квидо редактору. — Это было между ними строго разграничено.

Ввиду позднего прибытия самолета компании British Airways в Прагу, семья, как и было условлено, ждала отца Квидо дома, в Сазаве, а в аэропорту встречал его лишь водитель служебной машины.

Когда часом позже он высадил отца Квидо недалеко от ворот его дома, было уже совсем темно. Отец Квидо очень тихо открыл калитку и, пройдя по темному саду, подошел к кухонному окну. Подтянувшись за подоконник, заглянул в кухню — первое, что он увидел, была какая-то старуха арабка, чье лицо до самых глаз закрывал черный платок. Старуха решала кроссворд. Правда, секунду спустя он уже осознал, что это его теща. Никого другого в кухне не было.

— Well, — засмеялся он. — Let’s go.[30]

Как только он открыл дверь в прихожую, с лестничной площадки кинулась к нему Нега: приветствуя его, она высоко подпрыгивала, подвывала и лизала ему лицо. Несколько раз потрепав и погладив Негу, он посмотрел ей строго в глаза и на пробу скомандовал:

— Down!

Нега послушно прижалась к полу и, положив голову между передними лапами, радостно стала подметать хвостом кафельный пол.

«Чудеса!» — подумал отец Квидо и великодушно выпустил ее в сад. Ручка двери в гостиную повернулась, дверь приоткрылась, и в нижней части проема возник маленький Пако.

— Ку-ку! — сказал ему отец.

— Папка! — закричал Пако и кинулся в раскрытые объятия отца.

Из гостиной донеслись торопливые шаги.

— Привет, отец, — с хрипотцой сказал Квидо, оглядев отца. — Ты стал похож на Йозефа Абрагама.[31]

— Ну здравствуй, — сказала мать Квидо несколько удивленно. — Где собака?

— Hallo, boys. Hallo everybody.[32] — Отец Квидо широко улыбался. — Собака в саду. Ничего вам, мальчики, не привез, I’m sorry. Краба я просто не смог убить — вы бы не поверили, с каким укором он смотрел на меня. Добрый вечер! — громко крикнул он бабушке в кухню. — Приветствую вас!

Ответа он не удостоился. Поставив Пако на пол, привлек к себе жену.

— Здравствуй, — сказала она, поцеловав его. — Ты отлично выглядишь.

— Эта исламская сепаратистка все еще сопротивляется? — шепнул отец.