Лучшие годы Риты

Но не спросила. Она не видела его двадцать пять лет. За это время можно было поступить не по-человечески тысячу раз. Хоть каждый день можно было так поступать. И какое ей дело до его поступков?

Но и держать его на пороге тоже было бы глупо.

– Митя, – сказала Рита, – показать-то я могу. Только я не хочу, чтобы… В общем, я ее родила – тебя не спросила. Семью с тобой создавать у меня нет ни малейшего желания. Это все для меня пройденный этап, понимаешь? Вот это вот – что сильное мужское плечо обязательно должно быть, опереться, и все такое. Не всем они нужны, опоры эти и плечи. А раз так, зачем тебе ее видеть? Ты что, по выходным с ней встречаться собрался? Праздничный отец? Этого не будет, сразу тебе говорю.

Он молчал. Что означает его молчание, Рита не понимала.

– Ладно, заходи, раз приехал. – Она сделала шаг в сторону, освобождая вход в квартиру. – Откуда ты, кстати, узнал, что ее сегодня выписывают?

– У матери твоей спросил.

– А она откуда узнала? – удивилась Рита. – Я ей точный день не сообщала.

– Она и не знала. Я примерно предположил.

Пока они так разговаривали, Гриневицкий вошел в квартиру, и Рита наконец закрыла входную дверь.

– Где руки помыть? – спросил он, сняв ботинки и пальто.

– Можешь не мыть. На руки ее брать не обязательно. Она вон там. Только она спит.

Гриневицкий вошел в комнату. Рита пошла было за ним, но остановилась. Ей стало не по себе. Ощущение было смутным, природа его была ей непонятна. Тревожная это была природа.

Не входя, Рита все-таки заглянула в спальню. Гриневицкий стоял у кровати, глядя на девочку. Из-за его широких сутулых плеч ее не было видно. Риту охватила паника. Показалось вдруг, что сейчас он наклонится, возьмет ребенка и уйдет. И как она его остановит, вот такого?

«Глупости! – мысленно прикрикнула она на себя. – С чего вдруг цыганщина в голову полезла? Ничего же страшного не происходит. И… что, собственно, происходит?»

Этого она как раз и не понимала. Потому и запаниковала, наверное. Ну конечно. Она не любит что бы то ни было не понимать.

Рита прикрыла дверь в спальню и стала ждать, когда он оттуда выйдет. Бояться нечего. В окно с ребенком на руках, надо думать, не вылезет.

Гриневицкий появился минут через пять. Что за мысли у него в голове, по-прежнему было непонятно.

«Ну и хорошо, – подумала Рита. – Судьбоносных заявлений не делает, спасибо и на том».

Ее тревога слегка унялась.

– Как ты ее назвала? – спросил он.

– Пока никак, – ответила она. И непонятно зачем добавила: – А что, будут пожелания?

– Пожеланий не будет, – усмехнулся он. – Если что, звони.

– Что – если что?

– Мало ли.

Он положил на консоль в прихожей какую-то бумажку, быстро надел ботинки, пальто, открыл входную дверь и вышел.

«Хоть попрощаться мог бы, – сердито подумала Рита. – Какие мы обидчивые!»

Приподнятое настроение было если не совсем уничтожено – в конце концов, что значат любые неловкости по сравнению с тем, что у нее теперь есть девочка? – то все-таки подпорчено.

Она взяла с консоли оставленную Гриневицким бумажку. Это было что-то вроде визитной карточки.

– Гриневицкий Дмитрий Алексеевич, – вслух прочитала Рита.

«Муж на час», – крупными буквами значилось под номером телефона.

«Слава богу, это кончилось, – с облегчением подумала она. – Испуган, обижен – мне-то какое дело? Главное, больше не появится. И хорошо».

Глава 4

Как опрометчиво Рита простилась с унынием! Как наивно было думать, что с появлением Маши оно ей больше не грозит!

Дело было, конечно, не в том, что в момент рождения ребенка всегда наступает душевный подъем, а потом его сменяет рутина: бессонные ночи, простуды, режущиеся зубки и прочие штампованные тяготы, из которых не слишком умные или слишком избалованные жизнью люди выстраивают итоговый штамп – безрадостную картину материнства.

Рутины Рита не боялась – еще в детстве поняла, что именно из рутины в основном и состоит человеческая жизнь, даже такая прекрасная и вдохновляющая ее часть, как художество, которым она в детстве же и увлеклась. Поэтому из-за того, что каждый ее вчерашний день теперь в точности похож на сегодняшний и завтрашний, Рита не страдала.

Никаких материнских тягот у нее тоже не было. Может, родившись недоношенной, Маша исчерпала все отведенные ей природой младенческие трудности. Во всяком случае, к шести своим месяцам она сделалась образцовым ребенком – рост, вес, развитие, все по графику, – и Рита запретила себе думать, что это может быть иначе.

Да что там тяготы! Даже обычной для молодых матерей замкнутости в четырех стенах не произошло. Когда Маше исполнилось три месяца, Рита вышла на работу – стала несколько раз в неделю появляться в своем кабинете на Малой Дмитровке и оттуда руководить своим замирающим бизнесом. Машей в это время занималась няня.

Няню эту, Эльмиру, передали Рите знакомые. Их ребенок пошел в школу и в няне больше не нуждался, а Эльмира была просто сокровищем, невозможно было отдать ее в посторонние руки, да и неловко. Тут-то и подвернулась Рита.