Лучшие из нас

Александр кивнул и поднял брови так, словно насторожился. Пчеломатка может откладывать до 2000 яиц в день и живет до шести лет, увлеченно продолжала Эдит, но внезапно умолкла, отпустила его руку и выпрямила спину.

— Сколько тебе лет, Александр?

— Ты прекрасно знаешь.

— Двадцать четыре.

— Двадцать пять!

— Хорошо. Двадцать пять. А сколько лет мне?

— Эдит.

— Сколько мне лет?

— Тебе пятьдесят лет и восемнадцать дней. И ты прекрасна.

— Так дальше продолжаться не может.

— Разве ты не думаешь, что у нас…

— Да, я думаю, что у нас все хорошо. У нас все слишком хорошо. Поэтому так дальше продолжаться не может.

— Да нет же.

— Может быть, здесь, на маленьком австралийском острове, но не дома.

— Нет, Эдит, нет.

Levis est labor omnis amanti. Да, это так: для влюбленного человека любой труд легок, — но он делал это не только ради нее. Может быть, он еще не отдавал себе в этом отчета, но радость от решения научных задач была сильнее, чем радость завоевания Нанны. Конечно, Пол начал заниматься проектом потому, что влюбился в Нанну, это послужило катализатором: ему хотелось понравиться ей, хотелось, чтобы она заметила его. Но после того как он погрузился в работу, после того как возобновил исследование надписей на камне Страндестейнен, Нанна потеряла для него первостепенное значение. Им руководили собственные находки, маленькие ниточки, которые он нащупывал во время изысканий. Настоящим наслаждением для Пола служила научная работа, радость исследователя заставляла его двигаться дальше.

Кроме того, Пол мечтал об аплодисментах. В университете вокруг исследований не происходит никакой шумихи, не существует никаких обычаев чествования сотрудников со стороны начальства, да и вообще не принято интересоваться тем, какие научные изыскания проводятся в соседнем кабинете. А Пол стремился к признанию, к похлопыванию по плечу, к поощрению в виде нескольких дружеских слов. И даже больше: он был бы не против повышения зарплаты, если уж на то пошло. И он бы не отказался от предоставления ему постоянной работы и кабинета побольше (хотя такие кабинеты предназначены для профессуры, но как только он получит постоянную работу, он может попросить и о повышении). Чем больше он работал над «РЕВ 21», тем более заманчивыми казались перспективы обретения известности, пусть и в ограниченном кругу лингвистов и лингвотехнологов.

И пока Пол сидел и решал головоломки, складывал один кирпичик на другой, пытался найти решение, создать целостную картину, он словно возвращался в детство. Вот семилетним мальчиком он сидит за обеденным столом, напротив него — мама, перед ней лежит стопка бумаг (вероятно, рукопись). Ноги Пола не достают до пола, и он обвивает их вокруг ножек стула, рот открыт от сосредоточенности. Он строит карточный домик. Каждый раз, когда ему удается поставить домиком две карты, он привлекает мамино внимание: «Смотри, мама!» Мама смотрит и ободряюще улыбается. Выстроив первый ряд карт, он ставит две сверху и приступает к строительству нового этажа. Каждой паре карт, которая стоит и не обрушивает соседние, требуется мамино одобрение. «Смотри, что получилось, мама». Мамино терпение бесконечно, она отрывает взгляд от своих бумаг, кивает, улыбается, хвалит сына. «Смотри, мама!» Когда непрочные стройматериалы подводят его и одна карта обрушивает соседние или когда падает вся постройка, он замолкает, высовывает язык, украдкой бросает на маму взгляды, но она проявляет деликатность, в такие моменты полностью погружаясь в свою рукопись, и Пол думает, что она не видела, какому унижению он подвергся. Но вот домик уже реконструирован. «Смотри, мама! Смотри, что получилось!»

В последнее время он подолгу засиживался на работе, твердо уверенный в том, что Нанна работает над теми же проблемами этажом ниже. Он видел, что и в кабинете Ринкель горит свет, но не стучался к ней. Однажды, когда он проходил мимо ее дверей, ему почудилось, что он уловил пьянящий аромат, ее запах. Пол остановился, принюхиваясь большим красивым носом, ему показалось, что он ощутил запах сексуального возбуждения, и в следующую секунду он уже оказался в противоположном конце коридора. Спускаясь по лестнице на этаж к Нанне, он прислушивался к себе, говорил, что у глупости должны быть границы. Смешно думать, что она сидит в своем кресле и источает в его честь эротические запахи. Скорее всего, она сосредоточенно работает, что и ему следовало бы делать, и мысли ее наверняка так же четки, как синтаксические анализы, а вот он погрузился в грязные фантазии.