Лучшие из нас

Все остальное в это Рождество осталось неизменным: конечно, ребрышки с чудесными шкварками, изысканно-бледные сардельки из свиного фарша, прелестные сосиски и круглые свиные котлетки, приготовленные Марен Бентсен из продуктов, купленных в ее любимом мясном магазине, в том же самом, куда Эдит Ринкель заходит за едой, когда изредка готовит дома. Пол всегда заведует овощами: он готовит салат из красной капусты (с яблочным пюре и лимонным соком вместо уксуса), чистит миндалевидный картофель и делает традиционный рождественский салат семьи Бентсен с апельсинами, цикорием и черносливом. Десерт — это тоже результат сотрудничества матери с сыном: она готовит рисовый крем, а он приносит вишневый соус (купленный в магазине).

Мама ходит на рождественскую службу в церковь Вестре-Акер, Пол встречает ее по окончании богослужения, они спускаются к могилам дедушки и бабушки и зажигают на них свечи, и Пол всегда удивляется тому, что этот момент кажется ему необычайно трогательным. Почти на всех могилах горят факелы или свечи в пластмассовых подставках. Небольшие группы людей, которые наверняка мерзнут и мечтают поскорее попасть домой в украшенные гостиные, к вкусной горячей еде и подаркам, стоят у могил, счищают с них снег и думают о тех, кто спит в промерзшей земле. Кладбище, мимо которого Пол ходит почти каждый понедельник и на которое обычно посматривает с уважением, внезапно наводит его на мысли о бренности жизни и о любви человеческой.

Рождественский вечер прошел как обычно: мать и сын вкусно поели, обменялись подарками. Пол открыл подарок Нанны (это был один из самых популярных романов минувшей осени), мама распечатала подарки подруг. Потом они разожгли камин и, глядя, как синие и зеленые огоньки пламени охватывают упаковочную бумагу, пили портвейн, разговаривали, но постепенно беседа сошла на нет, они включили телевизор и стали рассматривать празднично одетых ведущих, которые изо всех сил старались излучать радость.

Но Пол думал о Нанне — не о ее теле, не сейчас, и не о Кристиане, а о «РЕВ 21». Проект не отпускал его, несмотря на съеденные ребрышки, каминный огонь и мамино рождественское настроение.

Во время рождественских каникул Пол с Мортеном совершили несколько лыжных прогулок, учтиво поприветствовав ель, под которой, как говорят, был зачат Пол, хотя не знали точно, о какой именно ели идет речь (Марен показывала как минимум четыре разных дерева).

Все это время Мор ген провел без сына, Сондре должны были привезти к нему только в новогодний вечер. Сондре в феврале исполнялось два года, и не было еще ни одной ночи, чтобы он не просыпался.

— Хорошо, наверное, провести Рождество без детских криков? — спросил Пол.

— Я бы хотел, чтобы в Рождество он был со мной, — сказал Мортен, и больше они не говорили об этом.

В кафетерии гостиницы «Кобберхаугхитта» они ели котлеты из оленины. Мортен что-то рассказывал, он выглядел очень оживленным, и Пол начал подозревать, что он хочет сообщить ему что-то очень важное, по крайней мере просто важное, но все равно не мог сосредоточиться на словах друга. Мортен замолк, выжидающе посмотрел на Пола и, поскольку тот по-прежнему молчал, широко улыбнулся, обнажая солидные щели между верхними зубами, и сказал, что влюбленность Пола нетрудно заметить. Пол не отрицал — ведь он же был влюблен! — но не мог объяснить Мортену, что в данную минуту он был глух и невосприимчив не потому, что думал о Нанне, а потому, что размышлял над недописанной переводческой программой.

Это произошло в один из морозных январских дней. В коридорах кафедры было довольно тихо. Все сотрудники находились на семинаре о путях развития кафедры футуристической лингвистики «Куда лежит путь футлинга?». Средний возраст участников семинара составлял приблизительно шестьдесят лет, и уже не один год никому из них в голову не приходили свежие мысли. Но Пол, Нанна и другие сотрудники моложе сорока лет занимали временные должности, и поэтому их на семинар не пригласили.

Так вот, это случилось в холодный январский день. Внезапно он увидел это: увидел место глагольной фразы, увидел всю формулу целиком. Ему все стало понятно, схема четко вырисовывалась, так четко, словно была написана толстым фломастером на лежащих перед ним листах бумаги: глагольная фраза должна располагаться после именной фразы, но на один уровень выше, как в языках программирования. Как же они не подумали об уровнях раньше! Сейчас, когда он видел всю формулу, это было так очевидно, что удивляло только, как это они до сих пор не додумались до этого.

Он поспешил записать формулу, пока не упустил мысль, как это уже однажды случилось с ним несколько месяцев назад в читальном зале корпуса Хенрика Вергеланна. Как же она была красива! Как проста, как логична. Он горел желанием поделиться с кем-нибудь, его распирало от гордости, но не только за себя и Нанну, его распирало от гордости за свой предмет.