Лучшие рассказы

Счастье

В тире она как дома: защитные наушники на месте, бумажная мишень – человек в полный рост – уже готова и ждет.

Она грезит – немножко, вспоминает – немножко, потом целится и жмет на спуск; время пошло, и она больше чувствует, чем видит, как стираются голова и сердце. Запах кордита всегда напоминает ей Четвертое июля.

Используй дары, данные тебе Богом. Так говорила ей мама, и почему-то от этого их разрыв еще больнее.

Никто никогда не сделает ей больно. Она лишь улыбнется своей бледной, едва уловимой, прекрасной улыбкой и уйдет прочь.

Деньги ни при чем. Деньги всегда ни при чем.

Кровавый дождь

Вот: упражнение в выборе. В твоем выборе. Какой-то из этих рассказов – правда.

Она пережила войну. В 1959-м приехала в Америку. Сейчас живет в собственной квартире в Майами – миниатюрная седовласая француженка, у нее дочь и внучка. Она вся в себе, улыбается редко, словно груз памяти не дает ей обрести радость.

Или это неправда. На самом деле молодчики из гестапо схватили ее, когда она переходила границу в 1943-м, и она так и осталась на том лугу. Сначала сама вырыла себе могилу, потом – одна пуля в затылок.

Ее последняя мысль, за секунду до пули: она беременная, на пятом месяце, и если не сражаться за наше будущее, ни для кого из нас будущего не случится.

Одна старуха в Майами просыпается в недоумении: ей снился ветер, гнувший цветы на лугу.

В теплой французской земле покоятся нетронутые кости, что грезят о том, как дочка выходит замуж. Пьют хорошее вино. Если плачут, то лишь от радости.

Настоящие мужчины

Некоторые девочки были мальчиками.

Все зависит от того, как посмотреть.

Слова могут ранить, раны – затянуться.

Все это – правда.

Октябрь в председательском кресле

Посвящается Рэю Брэдбери

В председательском кресле сидел Октябрь, и вечер выдался прохладным; листья, красные и оранжевые, облетали с деревьев в роще. Все двенадцать сидели у костра и жарили на огне большие сосиски, которые шипели и плевались жиром, истекая на горящие яблоневые ветви. Все пили свежий яблочный сидр, жгучий и терпкий.

Апрель деликатно куснула сосиску, та лопнула, и горячий сок полился по подбородку.

– Чтоб ему пусто и ни дна ни покрышки, – сказала она.

Коренастый Март, сидевший рядом, рассмеялся гулко и похабно, а затем вытащил из кармана огромный несвежий носовой платок.

– Держи, – сказал он.

Апрель вытерла подбородок.

– Спасибо. Этот чертов мешок из кишок меня обжег. Завтра будет волдырь.

Сентябрь зевнул.

– Ты такой ипохондрик, – сказал он через костер. – И такая вульгарная. – У него были тонкие усики и залысины, отчего лоб казался высоким и мудрым.

– Отстань от нее, – сказала Май. У нее были короткие темные волосы и удобные ботинки. Она курила маленькую сигариллу, пахнувшую гвоздикой. – Она чувствительная.

– Пр-рашу-у тебя, – протянул Сентябрь. – Давай без этого.

Октябрь, который ни на секунду не забывал, что сегодня он председательствует, отхлебнул сидра, прочистил горло и сказал:

– Ладно. Кто начинает? – Его кресло было вырезано из цельной дубовой колоды и отделано ясенем, вишней и кедром. Остальные сидели на пнях, равномерно расставленных вокруг костерка. За долгие годы эти пни стали гладкими и уютными.

– А протокол? – спросил Январь. – Когда в председательском кресле я, мы всегда ведем протокол.

– Но сейчас в кресле не ты, да, мой сладкий? – осведомился Сентябрь – элегантное воплощение иронической отзывчивости.

– Надо вести протокол, – не отступал Январь. – Без протокола нельзя.

– Пускай сам себя ведет, – сказала Апрель, запустив руку в длинные светлые волосы. – И я думаю, начать должен Сентябрь.

– С большим удовольствием, – горделиво кивнул тот.

– Эй, – вмешался Февраль. – Эй-эй-эй-эй-эй-эй-эй. Я не слышал, чтобы председатель это одобрил. Никто не начинает, пока Октябрь не скажет, кто начинает, а после все остальные молчат. Можем мы сохранить хотя бы чуточное подобие порядка? – Он обвел всех взглядом – маленький, бледный, одетый в голубое и серое.

– Да нормально, – сказал Октябрь. Борода у него была разноцветная, словно роща по осени – бурая, оранжевая и винно-красная, давно не стриженная путаница на подбородке. Щеки – красные, точно яблоки. Он походил на доброго друга, которого знаешь всю жизнь. – Пусть начинает Сентябрь. Лишь бы уже кто-то начал.

Сентябрь положил в рот сосиску, изящно прожевал, проглотил и осушил кружку с сидром. Потом встал, поклонился слушателям и начал: