Лучший друг девушки

Пока пили кофе, потихоньку прощупывали прошлое друг друга: когда она училась в Беркли, он находился во Вьетнаме, когда он работал в Анголе, она только-только начала учиться в «Вольпе» во Флоренции, она прекрасно говорила по-французски и по-итальянски на флорентийском его диалекте, сравнительно неплохо владела испанским. Он говорил по-французски – год в Париже в качестве дублирующего репортера одной из газет Херста; по-немецки, так как некоторое время работал в Бонне; по-арабски – был корреспондентом в Западном Бейруте; по-испански, когда освещал конфликт между сандинистами и контрас. Он любил современный джаз, не переносил «Кантри энд Уэстерн», не был, к ее удивлению, спортивным болельщиком; у него были старшая сестра и младший брат; мать его умерла десять лет тому назад, а восьмидесятилетний отец ни за что не желал покинуть ставший огромным для него дом в Бруклин Хайте, куда они переехали из Филадельфии в 1952 году в связи с тем, что фирма отца – по специальности он был химиком-технологом – перебазировалась на новое место.

– Ни разу в жизни не бывала в Бруклине, – призналась Роз.

– А я никогда не был во Флоренции. Она что, действительно, как утверждают, похожа на музей под открытым небом?

– Да. Именно поэтому я и люблю ее. Я ведь до сих пор упорствую в своем заблуждении и являюсь типичным классицистом.

– Я читал вашу статью в журнале «Искусство сегодня» об абстрактном экспрессионизме. Определение «язвительная» одно из самых мягких, которое можно подобрать к ней.

– Именно так я и расцениваю это, с позволения сказать, искусство. Хотя обеими руками готова подписаться под примитивом Ренессанса. Однако зачем вам понадобилось выяснять мое мнение по тому или иному поводу?

– Я, помнится, уже говорил вам. Мне интересно самому во всем разобраться...

Роз ощутила, как предательская жаркая волна вновь захлестывает ее, и потому тут же сослалась на необходимость выйти из-за стола.

– Первая дверь налево от бара, – подсказал он, затем спросил: – Заказать еще кофе? Мы выпили уже весь кофейник.

Чувствовалось, что ему, как и ей, тоже не хочется, чтобы вечер на этом кончился.

– Да, да, конечно...

Роз облегчила перегруженный мочевой пузырь, инстинктивно взглянула на часы – десять тридцать – затем, заметив на стене телефон, посчитала его дурным предзнаменованием и набрала номер дома Морпетов. Мать уже спала. При ней неотлучно находилась ночная сиделка. Все было в порядке.

Глядя на свое отражение в зеркале после того, как, сняв старую, нанесла новую помаду, подумала: «Ну что ж, теперь у тебя масса времени. Все зависит от того, захочет или не захочет он использовать его сообразно своим планам». И как бы безрассудно это ни было, ей очень хотелось, чтобы его планы соответствовали тому, чего в данный момент больше всего хотелось ей.

Удовлетворение ее страстного желания было мощным и быстрым. Когда он спросил, не зайдет ли она к нему, чтобы выпить на прощание по стопочке, она согласилась, впервые в жизни отбросив всякие сомнения и боязнь последствий, хотя, переступив порог квартиры, где он обычно останавливался, когда приезжал в Лондон, она нервничала, как девственница в первую брачную ночь.

Квартира эта принадлежала его давнишнему другу-корреспонденту, который в данное время освещал действия колумбийского правительства против наркобаронов.

– Что будете пить? – спросил он, небрежно бросая пиджак на спинку большого дивана.

– Ничего, спасибо.

Не мигая, она посмотрела прямо ему в глаза.

– Я вовсе не это имела в виду, соглашаясь зайти к вам, равно как и вы! Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

Их притянуло друг к другу с такой силой, с какой железная стружка притягивается к мощному электромагниту. Прошлый опыт Роз никак не подготовил ее к тому, что с ней делал Джек, и к тем ощущениям, которые она при этом испытала. Из трех ее возлюбленных Питер был наименее сдержан и наиболее естественен. Двое других были типичными продуктами своего воспитания: слишком джентльменами, чтобы позволить себе полностью расслабиться и дать полный выход чувствам. Чего нельзя было сказать о Джеке Россе. Он позволял себе все, и в ответ она ощутила в себе такой прилив чувственности, о существовании которой и сама не подозревала. В момент растаяли льды сексуальных оков, в которые Питер Дзандас одел ее чувственную память. Она забыла обо всем на свете кроме того, что есть он. Их близость больше походила на бурный всплеск сугубо чувственного безумия. Едва соприкоснулись их губы, как оба словно сошли с ума. В мгновение ока одежды их были сорваны друг с друга, и они соединились там, где их настигла безудержная страсть: прямо на полу перед камином, скатываясь с половика на голые доски, оставив на них мокрые отпечатки пота.

Все еще не отпуская его от себя, Роз спросила, тяжело дыша и смеясь одновременно:

– У тебя уже было подобное?

– Много раз.

– А у меня впервые – я имею в виду те ощущения, которые переживаешь, как сказал бы «Космополитен», первый раз в жизни.

– У всего есть свой первый раз.

– Для первого раза, прямо скажем, несколько сумбурно.

– Во второй раз будет лучше.