— Ты чудо, — сказал Эндрю. — Ты герой. Можешь крутить на «парадке» дырку под Звезду.
— Не-а. За что? Крест дадут в лучшем случае… Интересно кто. Некому больше давать. Мы сейчас вне закона.
— А Рашен своей властью. У него полный сейф наградных бланков. А когда все наладится, Адмиралтейство утвердит.
— Энди, милый, — сказала Ива очень серьезным тоном. — Очнись. Ничего уже не наладится. Вообще. Никогда.
— Почему? — удивился Эндрю. — Кто это тебе сказал? Паникер Боровский?
— Ты подумай головой. Вот этой умной любимой моей головой… — Ива осторожно поцеловала Эндрю в лоб. Задумчиво облизнула губу. И вдруг схватила Вернера за шиворот и принялась трясти.
— Ой! — воскликнул Эндрю. — Не так резко! Солнышко, за что?
— Тьфу! — Ива сообразила: она делает не совсем то, что положено вытворять с человеком, у которого сотрясение мозга. — Вставай! Если можешь… Погоди, дай помогу. Ну? Руку!
— Да что такое?! — притворно возмутился Эндрю, но руку Ивы все-таки приял. Встал и заметно пошатнулся.
— К Эпштейну! — приказала Ива, обхватывая Эндрю за талию. — Не бегом, но очень быстро. Пошли! Ты чем голову заклеил, врунишка? Ну как тебе не стыдно, а?!
— Интересно, откуда девушка знает вкус силиконового герметика? — спросил Эндрю, осторожно переставляя ноги. У него не только кружилась голова, он еще и хромал. — Что-то я о таких извращениях еще не слышал.
— Я знаю вкус медицинского клея, дурак! — сказала Ива в сердцах.
— А его где лизала? — поинтересовался Эндрю невинным тоном.
— Мордой билась, — объяснила Ива грубо, но по существу. — Зашивать времени не было, плеснули клея, чтобы губа не висела. Я когда очнулась, у меня полный рот этой дряни был.
Из бокового прохода им навстречу появились давешние техники. Головы оказались забинтованы уже у обоих.
— Кретины!!! — рявкнула Ива на них. — Уроды!
— Виноват, мэм? — спросил тот, у которого руки остались целы. Он опять, как и в боевой рубке, тащил второго за здоровую конечность. Этот на злобную реплику старшего по званию никак не отреагировал. Похоже, его серьезно мутило.
Ива вознамерилась объяснить, почему техники кретины и уроды, но Эндрю ее перебил.
— Закончите там, — сказал он. — Сейчас же. Потом можете падать. Но сначала доделайте. Очень прошу.
— Да, сэр! — кивнул дееспособный техник и быстро уволок индифферентного коллегу подальше от разъяренной женщины-навигатора.
— Тактические характеристики, — объяснил Эндрю. — Не имеем права. Должны. Полностью восстановить, — речь его вдруг стала прерывистой и затрудненной. Видимо, пока он был занят своим делом, у него хватало сил держаться. А теперь силы кончились.
— Иди, — сказала Ива, внутренне содрогаясь. — Не останавливайся.
— Даже если резерв в порядке. Ребята обязаны. Дать все двести процентов. Бедные ребята. Как их побило, — бормотал Эндрю. — Слушай. Может, отдохнем? Секунду… — и начал валиться на пол. Ива поймала его и осторожно уложила. Почувствовала, как дрожат губы, и этот признак надвигающейся истерики заставил ее действовать. Подбородком она нажала рычажок на воротнике.
— Эпштейн! — закричала Ива в микрофон, с беспомощным ужасом глядя в закатившиеся глаза Эндрю. — Эпштейн! Док! Отзовись! Да отзовись же, чтоб ты сдох!!!
Через сутки чужой превратился в крошечную точку на кормовом сегменте обзорного экрана. Положение останков чужака на всякий случай обозначал специальный маркер. Ива и Фокс то и дело на него озирались. Слишком уж много неприятностей принес «Тушканчику» этот красный треугольничек с быстро увеличивающимся числом метров сверху.
«И чего эта тварь болталась возле нашего бакена?» — спрашивал Фокс всех, кто заходил в рубку.
Ответы разнились от «вынюхивала что-то, сука» до «надо было ей, вот и болталась».
Сам корабль не особенно пострадал. Ходовая и боевая части работали просто идеально (учиненные Вернером разрушения его команда устранила так быстро, что никто и не заметил). Рассыпалось несколько внутренних перегородок на жилой палубе, треснула в двух местах переборка, отделяющая реакторный отсек. Самопроизвольно отстрелился и улетел так резво, что уже не поймаешь, аварийный модуль резервного командного поста. На складах побился груз. Но в целом ни одна из этих проблем ущерба боеспособности не нанесла.
Зато прорвало трубы регенерационной системы. И не где-нибудь, а в нежно любимой экипажем зоне отдыха. И пока дежурная вахта суетилась, подбирая раненых и пересчитывая живых, дерьмо успело заполнить до краев бассейн, затопить прилегающие душевые и так уделать кают-компанию, словно в ней резвился ассенизационный обоз.
Разъяренный Боровский объявил авральные работы и загнал на приборку столько народу, сколько удалось поймать. От старпома прятались по всем углам, и это приключение слегка разрядило обстановку на корабле.
Потому что трупов оказалось, как и предполагал Рашен, достаточно. Восемнадцать. И еще десяток человек с серьезными переломами и тяжелым сотрясением мозга. И еще пятнадцать с мелкими повреждениями. В их число попал Вернер, которого док накачал лекарствами и отправил спать.