Лучший из лучших

Черная волна тел больше не надвигалась на лагерь, застыв перед фургонами. Гребень волны продолжал пениться колышущимися плюмажами, щиты с треском вздымались и падали, но вспышки света из пулеметов сдерживали ее, словно дамба. Непрерывный поток пуль казался струей воды из пожарного шланга: как только поющий воин выходил вперед, он умирал на том же самом месте, что и предшественник, падая на его труп. Другой воин мгновенно занимал место погибшего, а пулемет все ходил из стороны в сторону, издавая оглушительный треск и дергаясь, – воин за воином падали на высохшую глиняную почву, роняя щиты; вспышка пламени из дула отражалась в блестящей стали ассегаев, вылетавших из безжизненных рук.

По всему периметру лагеря трещали «максимы», шестьсот многозарядных винтовок подпевали этому дьявольскому хору. Воздух посинел от пороховой гари, вонь кордита жгла глотки, от дыма слезились глаза – казалось, солдаты плачут при виде ужасной бойни, в которой вынуждены участвовать.

Нападающие не останавливались, хотя теперь им приходилось карабкаться через неуклюжую баррикаду из тел товарищей. Пулеметчик на мгновение перестал стрелять, подкрутил колесико, поднимая ствол на дюйм-другой, чтобы он был по-прежнему нацелен в живот воинам, которые перелезали через горы трупов.

Пулемет снова взревел и задергался. Лоснящиеся черные тела вздрагивали и выгибались, разрываемые на части градом пуль.

И все же матабеле шли вперед.

– Господи, да они когда-нибудь остановятся?! – завопил пулеметчик.

Ствол пулемета раскалился докрасна, словно только что вынутая из горна подкова; вода в кожухе закипела, из него со свистом шел пар. Выбрасыватель выплевывал яркие латунные гильзы, которые звонко стучали о покрытое железом колесо фургона, образуя под ним сверкающую горку.

– Патроны кончились! – крикнул Зуга, когда конец ленты втянулся в казенник, – меньше чем за минуту пулемет израсходовал пятьсот патронов.

Пинком откинув в сторону пустую ленту, Зуга подтащил новый ящик. Матабеле бросились к замолчавшему пулемету.

– Дергай! – крикнул Зуга. – Еще разок!

Нападающие хлынули в проход между фургонами.

– Заряжен и взведен!

И снова раздался оглушительный перестук, словно темный ангел взмахивал крылами; ствол поворачивался из стороны в сторону, туда-сюда, отбрасывая нападающих в темноту.

– Они убегают! – закричал пулеметчик. – Смотри, отступают!

Перед фургонами остались лишь груды мертвецов. Кое-где копошились умирающие, пытаясь дотянуться до выпавшего из рук ассегая или зажать дрожащими пальцами одну из жутких дыр в теле.

За баррикадой трупов раненые и покалеченные уползали обратно в лес, оставляя на сухой глине темные мокрые пятна. Один, шатаясь, бродил бесцельными кругами, зажимая распоротый живот, из которого вываливались кишки, – пулеметный огонь выпотрошил его, будто рыбину.

Над деревьями небо приняло восхитительный перламутрово-розовый оттенок, на котором выделялись алые облака с бледно-золотистыми прожилками: над смердящим полем битвы неумолимо занималась безжалостная заря.

– Чернозадые свое получили! – нервно хихикнул пулеметчик, приходя в себя после адского зрелища.

– Они вернутся, – тихо сказал Зуга, подтащил поближе еще один ящик с патронами и сбил с него крышку.

– А ты молодец, парень, – снова хихикнул пулеметчик, глядя расширенными от ужаса глазами на груды трупов.

– Замени воду в кожухе, рядовой! – приказал Зуга. – Пулемет перегрелся – когда матабеле снова пойдут в атаку, его заклинит.

– Сэр! – Пулеметчик вдруг признал Зугу. – Прошу прощения, сэр!

– А вот и твой заряжающий.

К ним подбежал запыхавшийся паренек – совсем молоденький, кудрявый, розовощекий, больше похожий на херувима, чем на пулеметчика.

– Где ты был, рядовой? – сурово спросил Зуга.

– Лошадей проверял. И оглянуться не успел, как все уже закончилось.

Парнишка занял свое место возле пулемета.

– Слушайте! – велел Зуга.

В утренних сумерках из леса, через окровавленную котловину, донеслось пение, глубокое и мелодичное – хвалебная песня «Кротов, роющих под горой».

– По местам! – скомандовал Зуга. – Атака еще не закончилась.

Он развернулся и зашагал вдоль фургонов, на ходу перезаряжая револьвер.

Базо пел, шагая вдоль рядов сидящих на корточках воинов его отряда, и они пели вместе с ним.

Он остановил их у самой границы леса, когда они кинулись наутек, прочь от фургонов. Теперь отряд снова построился и пел, собираясь с духом для новой атаки. С воинами Базо смешались остатки импи Манонды: в первых рядах нападающих выжили немногие.

Внезапно над верхушками деревьев раздался громкий шелест, будто первый порыв летней бури. Посреди сидевшего на корточках отряда взметнулся высокий столб дыма, пыли и пламени, разбрасывая вокруг тела.

– Убейте дымного демона! – завопил кто-то.

Разорвался новый снаряд, потом еще один, вздымая клубы дыма и всполохи огня. Обезумевшие воины принялись палить из дряхлых карабинов «мартини-генри», целясь в дымных демонов и убивая своих товарищей на противоположной стороне.