Лукреция Борджа

Олоферно. Нет ничего сладостнее, как воспевать красавицу и добрый ужин.

Губетта. Еще сладостнее обнимать первую и вкушать второй.

Олоферно. Да, я бы хотел быть поэтом. Я хотел бы вознестись к небесам. Я хотел бы иметь крылья…

Губетта. Фазана, что на моей тарелке.

Олоферно. Я все-таки прочитаю вам мой сонет.

Губетта. К черту сонет, синьор маркиз Олоферно Вителлоццо! Разрешаю вам не читать его. Давайте пить!

Олоферно. Вы мне разрешаете не читать мой сонет?

Губетта. Как разрешаю собакам не кусать меня, папе – не благословлять меня, а прохожим – не швырять в меня камнями.

Олоферно. Черт! Да вы, кажется, оскорбляете меня, мой маленький испанец.

Губетта. Я вас не оскорбляю, итальянский верзила. Я отказываюсь уделить внимание вашему сонету. Всего только. Мое горло больше жаждет кипрского вина, чем уши – поэзии.

Олоферно. Так я ваши уши, потрепанный кастилец, прибью гвоздями к пяткам.

Губетта. Вы редкостный олух! Фу! Видал ли кто такого невежу? Упился сиракузским вином, а ведет себя так, словно охмелел от пива!

Олоферно. Да знаете ли, я вас разрежу на четыре части, черт побери!

Губетта(разрезывая фазана). Не могу вам ответить такой же любезностью. Я не разрезываю такой грубой дичи, как вы. Сударыни, не угодно ли фазана?

Олоферно(хватая нож). К дьяволу! Да я распорю брюхо этому мерзавцу, будь он даже знатнее самого императора!

Дамы(вставая из-за стола). Боже! Они сейчас будут драться!

Мужчины. Олоферно, успокойся!

Они обезоруживают Олоферно, который хотел броситься на Губетту. В это время дамы исчезают в боковую дверь.

Олоферно(вырываясь)

. Нечистая сила!

Губетта. Вы так часто призываете дьявола, любезный мой поэт, что обратили в бегство наших дам. Уж как вы неловки!

Джеппо. Что верно, то верно. Куда это они исчезли?

Маффио. Они испугались. Нож блеснет – женщина и улизнет.

Асканио. Ничего, они вернутся.

Олоферно(угрожая Губетте). Завтра я тебя найду, чертов графчик!

Губетта. Завтра – сколько вам будет угодно!

Олоферно, шатаясь, в досаде садится на свое место. Губетта хохочет.

Вот дурак-то! Отпугнул самых красивых женщин Феррары – и чем же? Ножом, обернутым в сонет! Разъярился из-за каких-то стихов! У него и впрямь крылья. Это не человек, а гусь. Он, верно, и спит-то как на насесте, этот Олоферно!

Джеппо. Ну довольно, синьоры, успокойтесь. А завтра утром, клянусь Юпитером, вы со всей учтивостью можете перерезать друг другу горло. По крайней мере вы, как подобает дворянам, будете драться на шпагах – не на ножах.

Асканио. А кстати, куда мы девали наши шпаги?

Дон Апостоло. Вы забыли, что у нас их отобрали в передней.

Губетта. Предосторожность была кстати, а то мы подрались бы при дамах и заставили бы покраснеть самих голландцев, хмелеющих от табака.

Дженнаро. Предосторожность весьма кстати – что и говорить!

Маффио. Черт возьми! Вот, брат Дженнаро, первое слово, которое ты вымолвил с начала ужина. Ты совсем не пьешь! Уж не мечтаешь ли о Лукреции Борджа? У тебя, Дженнаро, с ней, наверно, роман? Не отнекивайся!

Дженнаро. Налей мне вина, Маффио! Друзей я не бросаю ни в бою, ни за столом.

Черный паж(с двумя графинами в руках). Синьоры, какого прикажете вина – кипрского или сиракузского?

Маффио. Сиракузского. Оно лучше.

Черный паж наливает всем.

Джеппо. Чума на этого Олоферно! Что же, наши дамы не вернутся? (Подходит к одной двери, потом к другой.) Обе двери заперты снаружи, синьоры!

Маффио.

Уж не испугались ли теперь и вы, Джеппо? Они просто не хотят, чтобы мы погнались за ними. Вполне понятно.

Дженнаро. Выпьем же, господа.

Чокаются.

Маффио. Твое здоровье, Дженнаро! И скорей бы тебе найти твою мать!

Дженнаро. Да услышит тебя бог!

Все пьют, за исключением Губетты, который незаметно выплескивает вино на пол.

Маффио(тихо, к Джеппо). На этот раз, Джеппо, я точно видел.

Джеппо(тихо). Что видел? Маффио. Испанец не выпил. Джеппо. Так что же?

Маффио. Он выплеснул вино на пол.

Джеппо. Он пьян, да и ты тоже.

Маффио. Может статься.

Губетта. Теперь – застольную песню, синьоры! Я спою вам песню получше, чем сонет маркиза Олоферно. Клянусь добрым старым черепом моего отца, что не я сложил эту песню, ведь я не поэт и не так утончен, чтобы заставить две рифмы стукаться клювами. Вот моя песенка. Она обращена к его милости святому Петру, достославному привратнику рая, и в основе имеет ту глубокую мысль, что небо принадлежит тем, кто пьет.