Лукреция Борджа

Несмотря на уродливость и заикание, Помпоний Лет умеет увлечь слушателя и заражает его своей любовью к рассказам и басням; так, когда он анализирует «Нарцисса» Овидия³

, то весь преображается, глаза его блестят, красноречие его обладает такой неодолимой силой, а эмоции столь впечатляют, что ученики его разражаются рыданиями. Этот некрасивый маленький человечек с лысой головой, одетый кое-как, делает интересными самые скучные истории; его живой, едкий ум, его частые намеки на современные события и всем известные личности притягивают к нему самую разнообразную публику. Молодые и старые слушают его с уважением, а Лукреция платит ему крепкой привязанностью. Кардинал Борджа внимательно следит за образованием дочери, велит ей писать ему на благородном языке и составить комментарий к письмам Цицерона. Однажды она получает от него такое одобрительное послание: «Твое письмо наполнило меня радостью, ибо в столь нежном возрасте ты пишешь на латыни чисто и изящно».

Для людей менее осведомленных имя Помпония Лета нерасторжимо связано с именем Плавта. Будучи постановщиком произведений великого римского комедиографа, он несколько раз организовывал представления во дворцах кардиналов или римской аристократии. Внутренний дворик дворца Борджа, украшенный античными колоннами, как нельзя лучше подходил для этой цели. Эти комедии, понятные любому благодаря богатому и живому народному языку, выражавшие воззрения простонародья и далекие от пошлости, доставляли Лукреции большое удовольствие.

Чтение Боккаччо, рекомендованного ее учителями, «хотя это и не поэзия», приучило ее к сюжетам подобного рода. На заре XVI века молоденькие юноши и девушки читали фривольные повести из «Декамерона». Все были осведомлены о том, что заповеди Господни люди претворяют в жизнь довольно странным образом. И потому, уважая христианский закон, гласящий, что веления плоти надо удовлетворять только в браке, они старались находить любовниц и любовников среди замужних женщин и женатых мужчин. Конечно, кругом процветала безнравственность, но для юной Лукреции расстояние между прочитанным и осуществлением этого на практике оставалось огромным. К тому же в противовес легкомысленным книгам она читала таких авторов, как Аристотель, Тит Ливии, Саллюстий, Фукидид, Ксенофонт, Геродот, и осваивала языки. «Я полагаю, — писал Кастильоне, — что музыка, как и некоторые другие пустые занятия, весьма приличествует дамам. Искусство это пользовалось большим почетом у греков, которые не уважали дам, к нему не способных». В эпоху Возрождения считалось, что музыка помогает размышлениям, и Лукреция умела играть на кифаре, лютне и арфе, которая в те времена была настолько маленькой, что ее вешали на шею при помощи шнура с шелковыми кисточками, что позволяло принимать вычурную позу, похожую на ту, что изображена на картине Доменико Бартоли в Сиене.

Лукреция была далеко не чудо-ребенком, однако ее воспитывали в расчете на то, что она будет занимать высокое положение. В таком изысканном обществе тонкая беседа оставалась одним из главных времяпрепровождений, и женский ум, более гибкий, более живой, более легкий, не столь тяготеющий к определенности, как мужской, подходил для него как нельзя лучше. В своем «Придворном» Кастильоне пишет, что «безупречная придворная дама должна обладать познаниями в области словесности, в музыке и живописи. Также она должна уметь танцевать и должным образом вести себя на празднествах, разумеется, с известной скромностью».

Эти познания нисколько не мешали религиозному воспитанию. Кардинал Борджа особенно чтил Богородицу, он без конца советовал в письмах к своим детям быть набожными. По его настоянию вновь стали звонить в колокола перед молитвой Богородице, что до этого перестали делать. Кроме того, из святых он более всего отличал Екатерину Александрийскую, а еще Екатерину Сиенскую, «эту бедную скромную женщину, которая сто лет назад вернула из Авиньона в Рим боязливого Григория Одиннадцатого».

Адриана, также отвечавшая за воспитание Лукреции, но равнодушная к вере, отправила ее в монастырь Сан-Систо, где девушка стала, по выражению Блаза де Бюри, «образцом веры и добродетели». Однако в ту пору христианство несло на себе заметный отпечаток античной культуры. Пий II, оставаясь приверженцем экуменизма, писал: «Христианство представляет собой не что иное, как новое и более полное прочтение древних». А вот кардинал Паллавичини заявлял прямо: «Без Аристотеля в христианской вере было бы множество пробелов», добавляя: «Кроме того, у нас есть Ветхий и Новый Завет».