Лукреция

Но бледность впалых щек, и хмурый взгляд, И сонные глаза, и шаг усталый Все это значит, что бредет назад Желанье, что все ставки проиграло. В пылу оно с Пощадой в бой вступало, Но плоти яростный порыв поник, И просит сам пощады бунтовщик.

Так было ныне и с владыкой Рима, Кто предавался пламенным мечтам: Он приговор себе неотвратимый Сам произнес: бесчестье, вечный срам! Низвергнут в прах души прекрасный храм... В развалинах толпа забот собралась, Им любопытно, что с душою сталось.

Она в ответ им: "Мой народ восстал, Мятеж разрушил здание святыни, Сиявший свет бессмертья отблистал, Я в рабство смерти отдана отныне И жизнь свою должна влачить в унынье!" Все бедствия предвидела она. Но власть над ними ей не суждена.

Так размышляя, он во тьме крадется Победный пленник, приз свой потеряв... Неисцелимой рапа остается! А жертва, что он бросил, истерзав, Лежит в слезах, лишенная всех прав... Он ей оставил сладострастья бремя, Сам ощущая гнет вины все время.

Он прочь, как вороватый пес, бредет, Она, как в чаще лань, изнемогает, Он свой поступок и себя клянет, Она в тоске ногтями грудь терзает, Он, весь от страха потный, уползает, Она осталась, проклиная ночь, Он, свой восторг кляня, уходит прочь.

Уходит он, сторонник веры новой, Она одна - надежды больше нет, Он жаждет, чтоб рассвет блеснул багровый, Она - чтобы померк навеки свет. "День озарит всю глубь полночных бед, Она твердит, - невмочь глазам правдивым Скрывать позор свой под обманом лживым.

Мне кажется теперь, что каждый взгляд Увидит то, что вы уже видали... Пусть будет взор мой долгой тьмой объят, Чтоб о грехе глаза не рассказали. В слезах вину возможно скрыть едва ли, И па щеках, как влага гложет медь, Неизгладимо будет стыд гореть".

Она покой и отдых отвергает И просит взор глаза во тьму замкнуть, Бьет в грудь себя, и сердце пробуждает, И просит вырваться оттоль и - в путь, Чтоб к чистоте в иной груди прильнуть. А далее в неистовой печали Такие речи к Ночи прозвучали:

"Ты образ ада, Ночь, убийца снов! Позора летописец равнодушный! Арена для трагедий и грехов! Их в темноте сокрывший, Хаос душный! Слепая сводня! Зла слуга послушный! Пещера, где таится смерти тлен! Сообщница насилий и измен!

Ты, Ночь туманная, мне ненавистна! В грехе моем виню тебя одну. Зарю окутай пеленою мглистой, С полетом времени начни войну! А если ты позволишь в вышину Подняться солнцу, сразу облаками Затми зловеще золотое пламя.

Дохни гниеньем в утра аромат! Пусть это нездоровое дыханье Вольет в сиянье солнца страшный яд В часы его полдневного скитанья. Пусть испаренья, гнили излиянья Задушат свет, лучи отбросят прочь, Пусть в полдень властвуют закат и ночь.

Будь гость мой Ночью, а не сыном Ночи, Царицу серебра бы он затмил, Ее мерцающих служанок очи Закрылись бы размахом черных крыл. Тогда бы круг друзей со мною был, Так легче сладить с горем несмиримым: В беседах путь короче пилигримам.

Никто со мной не вспыхнет от стыда, Ломая руки, как вот я ломаю, Н не взгрустнет, когда придет беда... Одна, одна - сижу я и страдаю, И ливнем, слез я землю орошаю... С рыданьем речь, с тоскою слился стон, Здесь памятник печали вознесен.

О Ночь, ты - горн, где едки клубы дыма! Пусть не настигнет зорким оком день Лица, что под плащом твоим незримо, Над коим властвует бесчестья тень! Ты мглой и мраком землю всю одень, Чтоб козни все твои могли сокрыться Навек в тени полночной, как в гробнице.

Не делай ты меня молвою Дня! Едва заря из мрака заалеет, Клеймо на лбу увидят у меня И факел Гименея потускнеет... Ведь и неграмотный, кто не умеет Все воспринять, что скрыто в недрах книг, В моих глазах бы мой позор постиг.

Расскажет нянька обо мне, пугая Тарквинием своих озорников, Оратор, красноречием блистая, О нас немало молвит горьких слов, Певцы поведают в часы пиров: С Тарквинием достойны мы друг друга: Он оскорбил меня, а я - супруга.

Пусть имя доброе мое и честь Для Коллатина в чистоте сияют! Ужели здесь для спора повод есть? Ведь так и новый корень загнивает... Стыд незаслуженно того пятнает, Кому стыда страшиться нет причин. Была чиста я, чист и Коллатин.

О тайный стыд! Позор, никем не зримый! О незаметный и не жгучий шрам! Клеймо на лбу горит неотразимо, Приметно лишь Тарквиния глазам... Не в дни войны, в дни мира горе нам! Увы, как часто нас корят делами, О коих и не ведаем мы сами.

Супруг, ты горд был чистотой моей! Ее насилье ярое отъяло. Нет, не пчела, а трутень я скорей, Во мне отныне лето отблистало, Ограблен дом, добра осталось мало! Оса в твой улей залететь смогла, И вот весь мед утратила пчела.

Но разве я в утрате виновата? Тебя ясе ради мной был принят он... Он от тебя - так, значит, все в нем свято! Не мог твой гость быть мною оскорблен. А он-то, жалуясь, что утомлен, О добродетели распространялся... Как ловко дьявол маской прикрывался!

Зачем червяк вгрызается в цветок? Иль воробьев из гнезд кукушки гонят? Иль ядом жабы осквернен поток? Иль девы грудь под игом страсти стонет? Иль царь бесчестьем титул свой уронит? Да, совершенства в этом мире нет, Во всем чистейшем есть нечистый след!