Луна за облаком

— А вот так и умерщвляли. Заставляли глотать длинную лен­ту жира. Старик глотал, задыхался и погибал. А потом этому обычаю пришел конец.— Озен Очирович начал набивать трубку табаком, по­косился хитрым глазом на Григория.— Дело было так. Поспорили ханы между собой. Один говорит: «Выстрою чугунный мост через океан». Другой говорит: «Выстрою невиданный дворец». Ну, стали строить. Тот, который мостом хвастался, что успеет за день сделать, то ночью волной у него смоет. А тот, который за дворец взялся, быстро все соорудил, осталось покрыть крышу. Бился-бился. Покрыл крышу, позвал слугу, спрашивает: «Готово?» Тот отвечает: «Плохо». Слугу казнили, крышу сломали. Снова хан за работу. Снова тащат кого-то из слуг. Хан спрашивает и опять ответ: «Плохо». Кого ни по­зовут, всякий говорит: «Не готово», а кто говорит: «Не так покрыто». Многих слуг хан казнил, а дворец достроить не может. Дошла оче­редь до юноши, у которого престарелый отец. И давно пора было того старика задушить жиром, но сын прятал его в сундуке. Вот сын и признается отцу: «Моя очередь предстать перед ханом, и сегодня я буду казнен. Хан не умеет крыть крышу, и я погибну. Мне не жалко своей жизни, я все думаю о том, что будет с тобой попе моей смерти». Отец тогда и советует сыну: «А ты скажи х:*ну, чтобы он встал спиной к солнцу, когда будет крыть кровлю дворца. От солнеч­ных лучей у хана двоится в глазах». Сын послушался отца и сказал хану, как надо поступить. Удивленный хан требует от юноши^- кто, мол, тебя надоумил так отвечать мне? Ну тот во всем сознался.

С тех пор стариков уже не умерщвляли. Вот так вот, Григорий Алексеич.

Шайдарон закурил трубку, улыбнулся:

— Ты вот слушал меня и думал: «Чего это он мне сказкой голо­ву морочит?» Думал так?

— Да нет, не думал,— Григорий рассмеялся.—А в общем-то, интересно. Забавно.

— У меня к тебе еще одно дело. Решено послать часть твоей бригады на бетонирование плиты ростверка в главный корпус. Как смотришь?

— Ну, что же. Решено, так решено...

— Людей тебе подбросим и технику дадим.

— Сколько кранов дадите?

— Пять. Может, шесть. Позванивай начальнику цеха бетона Елизовой. У шоферов за главного один из Патрахиных. Младший. Изобретатель. Павел, сам видишь, какой изобретатель... Если все уразумел, то иди. А то у меня одной телефонной ругани на целый час.

Григорий шел от Шайдарона и в коридоре столкнулся с Догдомэ. Та отвернулась, будто его не видела.

— А мне вас нужно,— остановил ее Трубин.

Они поздоровались. Догдомэ все время пыталась смотреть куда- то мимо. В полутемном коридоре глаза ее казались влажными. «Она всегда со мной какая-то непонятная,— подумал он и посмотрел на нее пристальнее. — А лицо у нее приятное, как у симпатичного маль­чишки. Приятное...» Григорий хотел было так и сказать ей, но смол­чал: не настолько они близки, чтобы говорить подобное.

— Я как-то звонил вам, но не застал.

— Мне говорили.

— Я уезжал в командировку.

— И об этом мне говорили. — Она взглянула на него влажными глазами, в которых мерцали спокойные отражения чего-то светлого: не то окон, не то ламп.

— С вас не сняли эту нагрузку? Ну, эту самую... рационализа­цию?

— Нет, не сняли

— У меня кое-что есть по этой части.

— У вас оформлено или пока в голове? Пройдемте ко мне.

— Знаете что?— нерешительно сказал Трубин. — А может быть, мы так сделаем? Я зайду как-нибудь попозже к вам и потолкуем тогда обстоятельно.

— Это меня устраивает.

«Кажется, я с достоинством выдерживаю все встречи с ним,— думала Чимита, глядя вслед Трубину.— Ха, с достоинством! Ведь при всем этом я ничего не предпринимаю. А возможно, что только поэтому он проявляет какой-то интерес ко мне и совсем уже не спра­шивает о Флоре. Эта небольшая его заинтересованность мною всего- навсего любопытство».

Самосвал с бетоном, натужно урча мотором, подошел к главному корпусу. Бетонщик Быховский навесил на машину вибратор. Кузов медленно поднялся...

Вибраторов на площадке не хватало, и Трубин велел приспосо­бить один из них как передвижной. Едва бетон вываливали в «кало­шу», как вибратор снимали для очередной машины.

Крановщица Груша зацепила «калошу», поднесла ее к месту ук­ладки бетона. Быховский, широко шагая, длинный и нескладный, с черным, давно нечесанным кудрявым чубом, поспешил за тросом крана. «Калоша» замерла в воздухе. Быховский нажал на ручку затвора и теплая серая тестообразная лента поползла вниз.

С этим затвором, который так легко только что отжал Быхов­ский. сначала было много мороки. Задвижку «калоши» под тяжестью бетона то и дело заклинивало и после этого трое рабочих не в силах были повернуть ручку затвора. Не работа, а одно мученье... И лишь когда догадались задвижку «калоши» из выгнутой сделать вогнутой во внутрь, заклинивания прекратились.

...На площадке укладывали бетон. Трое разравниЕ&ли серые глы­бы, глухо шумели вибраторы. Быховский спрыснул водой из шланга бетонную поверхность, крикнул, чтобы тащили «утюг» — гладилу. Плита ростверка должна быть гладкой.

А кран тащит новую калошу». Быховский суетится тут же, ко­мандует крановщице:

— Вира! Майна!