Луна за облаком

Григорий чувствовал всю серьезность происходящего, но в глу­бине души что-то его еще обнадеживало, будто где-то неприметная ниточка тянула за собой все то давнишнее, все то хорошее, что бы- .ло у них с Софьей.

Она вдруг закрыла лицо ладонями и заплакала. Григорий не сразу к ней подошел — у него не было жалости к жене. Но он все же переборол себя, налил ей воды и попросил, чтобы она успоко­илась.

— Возможно, нам обоим будет лучше, если ты уедешь,— ска­зал он, как мог, более мягко.

— Послушай, Гриша. Можно все еще исправить. Все от тебя зависит.

— Нет уж. Я с ним... с этим твоим... поговорю завтра. Скажу, что с моей стороны вам помех не будет.

— Зачем ты так?— прошептала она.

На миг в груди Григория ворохнулась к ней жалость: «Может, забыть все? Жить, как жили. Ну, уступить ей, вести себя, как она хочет. Заботливей быть, что ли. А?» Но как подумал о ее встречах с ним... с тем самым... «Это она тут такая — ахи да вздохи, а с ним какая была? Кто ответит: какая с ним была? Что обо мне ему го­ворила?»

И — нет жалости. Одни подозрения. Они давят и выворачивают все наизнанку. Хочется что-то сломать или кому-то причи­нить боль. Кому? Ей, конечно.

«Не хватало еще, чтобы я ревновал ее. Надо взять себя в руки».

Но «взять себя в руки» было невозможно. Подозрения без труда брали верх над всеми остальными чувствами. В его смятенной ду- ще были повергнуты все принципы и устои, которые недавно еще руководили его поступками. Подозрения довлели над всем, что окру­жало его теперь. И эти подозрения не имели границ, они возника­ли и разрастались, как горная лавина — сначала один камень, за ним второй, еще... а там, глядь, уже их много, они грохочут и свер­кают, ускоряя свое низвержение и сметая все, что попадается им на пути.

Разве могут устоять перед ними жалкие слова оправданий?

— У нас с ним ничего не было,— шептала Софья, глядя по- прежнему в окно. — Ничего особенного...

В ее голосе он уловил усталость. Посмотрел на жену присталь­но, изучающе, будто видел впервые.

«Почему многие обращают на нее внимание? Красивые руки. Ну, что руки? Выразительные, умные глаза. А что такое—вырази­тельные глаза? Это, видимо, те глаза, в которых можно что-то уви­деть и это «что-то» по преимуществу должно быть приятным для тебя или уж во всяком случае понятным. Говорят вот: «Пустые гла­за». Раз пустые, то ничего в них и нет. Ну, а если тебе выпадет увидеть в этих самых выразительных глазах то, что они тебя обманули? Тогда как? Не беспокойся. Ничего ты там не увидишь. Выразительные глаза выражают лишь то, что им выгодно, то, что им на пользу. А пустые глаза, они лишены этого. Не узнал же ты по глазам жены, что она нашла себе другого, не узнал, пока не при­шла та... Пустые глаза, выходит, лучше. Они хоть не лживые, про­сто никакие.

Да, но те, которые обращают на нее внимание, они так не рас­суждают, как я. Они не мучаются, не ищут смысла, отгадок на тер­зающие душу сомнения. Выразительные глаза красивы. Вот и все. Больше ничего. В них, считают они, богатая, сложная и тонкая иг­ра света. Да, да. У нее именно такие глаза. И это, говорят, имеет значение.

Но что руки, что глаза! У нее что-то еще есть, не менее суще­ственное, не менее главное. Ну, умная. Это само собой. Это тоже главное. Но не всякая умная — любимая. Не на всякую умную об­ращают внимание, не из-за всякой умной бросают детей. Хотя детей бросают и не только поэтому... Но все это не то. Не про это надо... Что же у Софьи? Ведь и меня что-то влекло к ней когда-то, да и сейчас... Ах, что это? Что это такое?»

Григорий пытался убедить себя, что он теряет самое незамени­мое, но сердце оставалось холодным. Его сердце не умело про­щать. ·

Озен Очирович Шайдарон вызвал секретаршу и сказал, чтобы «подыскали стол новому инженеру». Та повела Чимиту по коридору и сказала, что сегодня освободился стол в производственном отде­ле: уволилась инженер Трубина.

— Удивительный случай,—сказала секретарша. —Она разводит­ся с мужем, очень способным инженером. И выходит замуж. А у того двое детей. Не понимаю, как можно променять... Симпатичный, авторитетный, прилично зарабатывает, у него, знаете ли, каждый месяц премиальные. Не представляю, что еще нужно женщинам!

«Где-то я слышала эту фамилию,— подумала Чимита.— Где же? По какому случаю?»

— Вы пока сядете в производственном отделе. Это временно,— говорила секретарша.

«А-а,— догадалась Чимита,— та женщина в коверкотовом паль­то на вокзале как раз возмущалась нерешительностью этого Труби­на. Вот уж странно, куда ни пойдешь, везде Трубин, Трубин...»

Лебеди летели на Байкал. Они хотели гнездиться и выводить потомство там, где сухо шелестел камыш, где скалы склонялись над морем, бросая свое отражение на песчаное дно, где дул ласко­вый «баргузин», где когда-то их далекий предок — белая лебедь — преобразилась в бурятскую девушку и стала невестой богатыря Хо- ридоя.

Уж не от той ли лебеди повелись в улусах девушки с глазами, в которых можно увидеть то солнечный, расколовшийся на воде, луч, то бездонность неба, что манит и зовет неведомо куда⁷