Около семи часов вечера солнце скрылось за горизонтом, и на небе появился громадный полукруг Луны.
С верхней террасы при мертвенно-призрачном и фантастическом сиянии чудовищной Луны, свет которой почти не уступал дневному, можно было видеть, как арабы в долине в страхе падали на землю, молитвенно простирая руки вперед. До вершины Тэбали доносились звуки тамтама, созывавшие правоверных к молитве, и протяжные завывания имамов, призывавших милосердие аллаха на детей пророка. Всю ночь продолжались эти завывания и заклинания. Утихли они лишь около четырех часов утра, когда Луна скрылась за горизонтом, что арабы, очевидно, приписали результату своих усердных молений и приветствовали торжественными криками.
Таким образом, надежды Моони на устрашение мусульман необычайной переменой в лунном диске не вполне оправдались. Правда, они были смущены и даже, пожалуй, испуганы этим явлением, но, по-видимому, не отказались от наступления на Тэбали.
В величайшем волнении ожидал Моони наступления следующего дня. Почти всю ночь бродил он по своему кабинету, обдумывая, каким способом договориться с инсургентами, убедить их в том, что он не является их врагом, и заставить их отказаться от разрушения обсерватории на пике Тэбали.
Как только взошло солнце, молодой ученый стрелой поднялся на верхнюю галерею, чтобы посмотреть, как ведут себя арабы. К его величайшей и совершенно неожиданной радости, лагерь инсургентов остался на том же месте, где он был вчера: очевидно, арабы не решались двинуться вперед и ожидали наступления вечера, чтобы снова посмотреть на Луну.
В шесть часов сорок пять минут вечера Луна вновь появилась на небе, занимая теперь уже восьмую часть всей окружности горизонта.
Поднявшись высоко над горизонтом, Луна повисла на небе огромным молочно-белым, почти уже полным шаром, на котором довольно ясно обрисовались цепи гор и равнины, усеянные отдельными скалистыми пиками и кратерами; между ними видны были громадные голубоватые пустыни, окаймленные по краям утесами и угрюмыми скалами.
В телескоп поверхность Луны была так же отчетливо видна, как поверхность Земли с воздушного шара, парящего на высоте двух или трех тысяч метров.
Отличительной и характерной чертой лунного пейзажа по сравнению с обычным земным являлось полнейшее отсутствие не только океанов, но и морей, озер и рек. Громадные пустынные пространства только в немногих местах были покрыты какой-то странной темно-бурой растительностью, напоминавшей по цвету осеннюю окраску кленов и каштанов; не было видно не только каких-либо селений, но и вообще незаметно было никаких признаков присутствия живых существ.[18]
В этот вечер все обитатели пика Тэбали почти до самого захода Луны по очереди любовались небывалым зрелищем. А в лагере арабов господствовало невероятное смятение, свидетельствовавшее о паническом ужасе, охватившем их. Они метались как угорелые по всему лагерю, с суеверным страхом взирая на Луну.
Когда же на пятый день в семь часов сорок четыре минуты вечера Луна медленно начала показываться над горизонтом, страх охватил даже и некоторых обитателей пика Тэбали. В этот вечер лунный диск занимал половину видимого горизонта, или, точнее, измерялся дугой в 182°15′22″.
Теперь этот громадный диск лишь по краям был окаймлен узкой светящейся полосой, образовывавшей серебристо-пепельное сияние на центральной части Луны, закрытой земной тенью. При этом пепельном сиянии уже невооруженным глазом можно было рассмотреть поверхность ближайшего спутника Земли.
В эту ночь в арабском лагере уже не слышно было ни криков, ни молитвенных возгласов и причитаний; даже не видно было нигде ни одного человека: все они
в страхе и ужасе попрятались в своих палатках, не смея выглянуть из них.
Наконец наступил долгожданный, шестой вечер. По вычислениям Моони, нисхождение Луны к Земле должно было продолжаться шесть суток восемь часов двадцать одну минуту сорок шесть секунд. И действительно, к вечеру шестого дня громадный диск совершенно поглотил весь небесный свод.
Наступила беспросветная черная ночь. Только на восточном краю горизонта из мрака вырывалась узкая серебристая полоска.
В лагере инсургентов царило гробовое молчание; даже сторожевые псы замолкли, и их лай ни разу не раздался в ночной тишине. Арабы, очевидно, решили, что Луна, поглощенная мраком, исчезла навсегда, и покорно ждали смерти.
На пике Тэбали тоже было тихо. Моони и Когхилль сохраняли обычное хладнокровие и спокойствие, а разговорчивый доктор Бриэ веселил всех своими добродушными шутками. Виржиль был несколько смущен тем, что небо «подозрительно мрачно», а Тиррель Смис, привыкший к раз навсегда установленному этикету благопристойности и приличий, открыто возмущался по поводу нарушения естественного порядка явлений. Хотя он не показывал виду, что испытывает страх, но уже два дня не рисковал высунуть нос на свежий воздух.