Лунное искушение

Гейб поборол желание схватить что-нибудь и швырнуть в стену. Ник могла сломать себе что-нибудь или даже хуже в тот день, когда упала. Чудо, что она серьезно не пострадала. То же самое можно было сказать о случае с машиной.

И все это было из-за него? В то время между ними еще ничего не закрутилось, но состоялся ужин, на котором девушка облила Сабрину шампанским. Весь тот ужин он пялился на Ник. Невеста Дева наверняка заметила.

— Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться со всем этим, — процедил он сквозь зубы. — Я позабочусь о том, чтобы ты…

— Это не единственное, что она сказала. — Глядя в сторону, Ник провела рукой по волосам. — Сабрина сообщила, что у тебя есть ребенок.

Каждый мускул в теле Гейба напрягся. Сабрина не могла знать о Вильяме. Дев никогда не рассказал бы ей об этом. Если только эта женщина не следила за ним.

Матерь божья, должно быть, все так и было.

Если Сабрина знает о Вильяме, то она точно следила. Чувствуя отвращение и ярость, Гейб потерял дар речи. Все это время он молчал о поведении этой сумасшедшей, потому что ее увлечение казалось ему безобидным. Но все зашло слишком далеко.

— Это ведь неправда? — спросила Ник, придвигаясь чуть ближе к нему. Шнурок ожерелья все еще свисал между ее пальцами. — У тебя нет ребенка?

Долю секунды он подумывал о том, чтобы солгать, и это ужаснуло его до глубины души. Он не станет скрывать существование Вильяма. Но он понимал, что как только признается в этом Ник, все между ними изменится. И не потому, что ей не будет интересен мужчина с ребенком.

А потому, что она узнала об этом так.

Отчаяние того субботнего вечера вернулось, когда Гейб взглянул в ее прекрасные карие глаза. Он видел это. Ее абсолютный отказ верить в то, что Сабрина сказала правду.

Гейб не мог смотреть на нее.

— У меня есть сын.

* * *

Нет.

Не может быть.

Некоторое время Никки отказывалась верить, что у Гейба есть ребенок и он не сказал ей об этом.

— Это не смешно, Гейб. — Ее рука крепче сжала ожерелье.

Он по-прежнему не смотрел на нее.

— Это не шутка, Ник.

Девушка открыла рот, но не нашла слов. Шагнула назад, врезавшись в кофейный столик.

— У тебя есть ребенок… сын? У вас с Эммой?

Он глубоко вздохнул.

— Да. Его зовут Вильям. Ему пять лет.

Пять лет. Части головоломки встали на места.

— Вы провели ночь, и она забеременела. Вот почему ты ищешь дом в Батон Руж.

— Так будет правильно, — ответил он таким холодным и отстраненным тоном, что Никки вздрогнула.

— Ты рассказал Сабрине о сыне? — Ее голос звучал унизительно тонко.

Он резко повернулся к ней.

— Я ничего не говорил Сабрине. Единственные, кто знает, — мои братья, и, может быть, твои родители что-то слышали, но я ни за что не стал бы рассказывать все этой полоумной. Как и Дев.

Никки уже не знала, стоит ли этому верить.

— Тогда почему она знает, а я…

— Она преследовала меня. — У него вырвался сдавленный смешок. — Только так я могу объяснить это. Боже, Сабрина, должно быть, действительно следила за мной.

Это и правда имело смысл. Никки видела эту сумасшедшую собственными глазами, но это не объясняло, почему он ничего не сказал ей.

— Ты ни разу не упоминал о нем.

Гейб снова отвел взгляд, заиграв желваками.

— Как он мог ни разу не всплыть в наших разговорах? Ты рассказал мне все о том, что случилось с Эммой. Почему же не рассказал об этом? — Ее сердце билось так быстро, что она испугалась, не случится ли с ней инфаркт. — Это ведь так важно. Ребенок — это очень важно.

— Да. — Его черты казались вырезанными из камня.

— Тогда почему ты не сказал мне? Мы многим поделились…

— Мы встречались, проводили время друг с другом, занимались сексом, — огрызнулся Гейб. — Почему я должен был рассказывать тебе о нем?

Не может быть, что он произнес это вслух.

О боже, он не мог ей такое сказать.

Никки отшатнулась, почувствовав себя так, будто ей дали настоящую пощечину. С замиранием сердца она вглядывалась в лицо человека, который за секунду стал для нее буквально незнакомцем.

Сабрина оказалась права.

«Он лишь трахает тебя. Но не делится с тобой своей жизнью». Сердце Никки разбилось на сотни осколков. Вероятно, так было всегда, но она оказалась слишком наивна, чтобы заметить это.

— Дерьмо. — Гейб потер ладонью руку. — Я…

— Лишь однажды в своей жизни я чувствовала себя настолько глупой и наивной. Четыре года назад, когда проснулась, а ты назвал меня Эммой.

Его глаза стали шире.

— Ты не помнишь этого? — Ее нижняя губа задрожала. — Тогда я поняла, что ты все еще любишь ее.

— Нет. — Голос у него был хриплым. — Я этого не помню.

— Конечно. — Она рассмеялась, и смех прозвучал горько и прерывисто. — Можно было бы подумать, что это заденет меня, помешает снова влюбиться в тебя.

Гейб побледнел.