Лунные кружева, серебряные нити

В зал вышло несколько человек, и все — с музыкальными инструментами: лютней, барабаном, дудой и жалейкой. Песни звучали по большей части героические: о славных битвах и подвигах, о доблести и чести, о родной краине, были и о любви, и парочка развесёлых, шуточных, от которых ноги сами подпрыгивали на месте, желая без моего на то согласия, пуститься в пляс.

Сначала я смотрела, как завороженная, хлопая в ладоши. Вскоре народ принялся плясать, прыгать и веселиться, ну и мы не остались в стороне, присоединяясь к хороводу. И как только корчма не развалилась — ума не приложу! К полуночи веселье закончилось, но зрители не хотели отпускать музыкантов, снова и снова хлопая и вызывая их в зал. Когда мы вывалились оттуда, взъерошенные, разгорячённые, но счастливые — на дворе уже была глубокая ночь.

— Данияр, наша бабуля, надо думать, уже спит.

— Ничего, влезем в окно, — Данияр набросил мне на плечи свою куртку. — Я к тебе когда-то лазил, на твой балкончик в Сторожинце.

— И отца с ружьём не боялся?

— Боялся. Ещё как. Но… глаза боятся, а руки делают.

Я ткнула его локтем, ведь рядом шли Здимир с Мариской.

— Как вам вечер? — не замедлил поинтересоваться Здимир.

— Просто незабываемо, — ответила я за нас двоих. — Только у меня сейчас ноги отвалятся.

— А мы поедем! Извозчики, надеюсь, ночью не спят? Ой! — воскликнула Мариска и прикрыла от удивления ладошкой рот. — У тебя глаза горят! Как у кошки!

— Да, ну и что? Есть у меня такая особенность.

— Просто странно как-то.

— Странно спать на потолке. А это нормально. Встречается иногда.

Добравшись до сборища беседующих извозчиков, мы распрощались, расцеловались и разъехались в разные стороны. Мариска пообещала зайти завтра, то есть уже сегодня, в «Лилию» и оставить письмо для родителей.

Дверь отворил заспанный парень в мятой рубахе сo свечой в руках, видимо, из прислуги. Поклонился, зевнул, запер дверь и отправился в свою каморку.

Я вела Данияра вверх по лестнице, так как в темноте он видеть не научился, по пути мы старались не шуметь, нo это плохо получалось, потому что всё время вспоминалось что-то забавное из нашего сегодняшнего вечера, отчего нестерпимо хотелось смеяться.

Я зажгла для него все десять свечей в канделябре. А потом повалилась на кровать в позе морской звезды.

— Лад, водички в ванну набрать?

— Ага, — широко зевнула я. И сразу уснула.

ГЛАВА 15

Не всяк маяк на сердце свет проливает.

(морская галтийская поговорка)

— Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! — слышу я сквозь сон и не могу понять, где я, и зачем мне стучат по голове. — Птенчики мои, хватит валяться! Бум-бум-бум! Экипаж вас уже давно ожидает!

— Экипаж! — подскочила я на кровати. — Данияр, уже утро!

Он повернулся и положил руку мне на бедро:

— Зай, может, не поедем никуда, крикнем из окна, чтоб проваливал?

— Нет, мы же сами хотели. Съездим на маяк, спросим ворожею, что она знает о Лунной Обители, а когда вернёмся, еще можно будет поспать.

— Если бабулю запереть в чулане, то, может, и получится.

Хозяйка не отходила от двери, до тех пор, пока я ей не отворила. Пани Терезия смело шагнула в комнату, не обращая внимания на Данияра, который уже собирался вставать, но снова забился под одеяло.

— Цыплятки, вы экипаж заказывали? Уже дожидается.

— Да, мы поняли.

— Рада слышать. Ещё хотела сказать, что воспитанные люди по ночам не шляются, лишь бы где.

— Это всё?

— Нет. Кровать, надеюсь, не разломали?

— Даже не начинали.

— Поаккуратнее, она очень ценная. Так что? Накрываю на стол в беседке?

— Нет, спасибо, — я с трудом вытолкала её за дверь.

— Вот почему здесь номера совсем недорогие, а народа нет, — Данияр встал с постели и начал одеваться. — Напоследок я всё-таки её придушу, сделаю подарок внукам.

Честно говоря, я и сама ленилась ехать. Чувствовала себя отвратительно: голова кружилась, мутило, по рукам и ногам разливалась тяжесть, ломило поясницу. Но раз позвали человека, не отправлять же его обратно — придётся ехать. Умывшись, я натянула платье и кое-как причесалась.

— Шляпки не забудьте, молодые люди, солнце в голову напечёт! — не успокаивалась старая карга, завидев нас на лестнице. Нo мы её полностью проигнорировали.

Вчерашний ночной извозчик был бодрым и весёлым, как ему это удалось — для меня оставалось загадкой.

По дороге к маяку меня сильно укачивало. Несколько раз я просила остановить коляску, когда чувствовала приступы слабости и подступающей тошноты.

— Что, красавица, перебрала вчерась? — подмигивал мне вихрастый извозчик, залихватски сдвигая на бок шляпу.

— Ты давай, на дорогу смотри, не отвлекайся! — бурчала я в ответ.

— Так вы к Эйве едете? К знахарке? — извозчик оказался чересчур общительным и задавал много вопросов.

— Так она знахарка или всё-таки ворожея?

— А бес её знает. Я, бывает, вожу туда местных пани, иногда и с детьми, да они ничего не рассказывают. Знаю только, что принимает она днём, а ночью за маяком смотрит.

— Ничего себе, — удивился Данияр. — Это довольно нелёгкая и опасная работа — смотритель маяка.

— Да чё там тяжёлого — зажёг да спи. Вот на лошади разъезжать и днём, и ночью, и в стужу, и в зной, да под дождём — вот где работа нелёгкая.