Лунные пряхи

Усилием воли Марк заставил себя жевать и глотать эту совершенно неаппетитную пищу. Я наблюдала за ним с тревогой и растущим уважением. Возможно, он упрям и властен, но в нем явственно ощущалось некое мужество, он словно вел жестокую и беспощадную борьбу с самим собой, с собственной слабостью, заставляя себя отлеживаться и оставаться послушным манекеном ровно столько, сколько потребуется, чтобы набраться достаточно сил, в то время как нервы его, должно быть, звенят от напряжения и необходимости действовать. И я вдруг совершенно по-новому взглянула на мужество.

Когда с неудобоваримой трапезой было покончено, я в нерешительности посмотрела на него:

— Есть тут одно место, Ламбис вчера мне его показал, что-то вроде уступа, укрыться там можно замечательно, и окрестности оттуда просматриваются на многие мили. Одно плохо: чтобы туда попасть, надо немного подняться по склону. Обогнуть вон тот утес, а потом карабкаться наверх. Подъем довольно трудный. Вон там, видишь? Если тебе это не по силам, тогда я здесь порыскаю вокруг и подыщу что-нибудь еще.

— Я справлюсь.

Как ему это удалось, этого я не пойму никогда. На подъем у нас ушел почти час. К тому моменту, когда он уже лежал на уступе с побелевшим лицом и весь в поту, я чувствовала себя так, словно сама пробежала путь от Марафона до Афин, к тому же с плохими вестями.

Немного погодя я села и посмотрела на него. Глаза его были закрыты, выглядел он ужасно, но сейчас наше убежище было залито солнечным светом, и Марк лежал, повернув лицо к солнцу и с жадностью впитывая его растущее тепло.

Я привстала на колени.

— Теперь схожу за рюкзаком, а заодно замету наши следы в хижине. А когда вернусь, разожгу костер, что бы ты ни говорил.

Веки его дрогнули.

— Не глупи.

— И не собираюсь. Но надо отделять главное от второстепенного, а для тебя сейчас самое важное — это тепло. Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего, к тому же, чтобы заняться твоей рукой, мне понадобится горячая вода. — Я кивнула в сторону небольшой расселины в скале позади нас. — Если я разожгу в глубине этой пещерки костер из очень сухого топлива — так, чтобы дыма было поменьше, то у нас будет горячая вода. Лучше сделать это сейчас, пока маловероятно, что кто-нибудь появится поблизости.

Он снова закрыл глаза и безразлично прошептал:

— Как хочешь.

Чтобы замести следы нашего пребывания в хижине, не понадобилось много времени. Подстилку мог оставить здесь любой пастух, и, хотя какие-то подозрения по этому поводу возникнуть все-таки могли, мне очень не захотелось уносить ее отсюда — вдруг она снова понадобится Марку сегодня ночью. Я просто-напросто переворошила ее, пока не ликвидировала малейшие признаки того, что на ней недавно кто-то лежал, а затем, соорудив из веток метелку, старательно припорошила песком наши следы.

Последний быстрый взгляд на хижину — и вот я уже снова карабкалась по склону, бережно держа в руках полный котелок воды и перекинув через плечо сумку и рюкзак, до отказа набитые сушняком для костра.

Марк лежал на том же месте, где я его оставила; глаза его были закрыты. Стараясь не шуметь, я оттащила свою ношу в расселину, которая, как я и надеялась, довольно глубоко уходила в скалу.

Быстро отыскав подходящую нишу, весьма напоминавшую камин, я разложила сушняк, а когда все было готово, еще раз быстро, но внимательно оглядела окрестности. Никого, ни малейшего движения, не считая пустельги, рыскавшей вдоль края лощины. Я вернулась и, чиркнув спичкой, разожгла огонь.

Вообще-то я не специалист по разведению костров, но, имея в своем распоряжении сухие шишки и веточки вербены (а все это я предусмотрительно собрала), любой справился бы с этим делом. От первой же спички занялось пламя, пробежав сначала яркими ниточками по сухим веткам, а затем взметнувшись вверх ровными, красивыми языками. Как же замечательно было вдруг ощутить тепло — такое сильное, живительное. Котелок стал быстро нагреваться и вдруг угрожающе накренился, когда ветка под ним обуглилась и сломалась. Вода зашипела, вспениваясь у краев раскаленного металла.

Я с тревогой взглянула вверх. Дым от костра был практически невидимым — прозрачная пелена, не гуще светло-серого нейлона, скользнув вверх по склону утеса, исчезла, не успев достигнуть вершины, превращаясь в простое колебание горячего воздуха. Пусть десять минут погорит — ничего страшного не случится.

Вода в котелке шипела и пузырилась. Я накрошила остатки шоколада в кружку, залила его кипящей водой и размешала чистым прутиком. Пламя быстро угасало, оставляя после себя кучку светящейся золы. Вернув котелок на место, я отнесла Марку кружку, из которой поднимался пар.

— Сможешь это выпить?

Он с усилием повернул голову и открыл глаза.

— Что это?

Голос его звучал невнятно, едва слышно, и меня вдруг охватил настоящий ужас: не зря ли я позволила ему взобраться сюда ценой таких неимоверных усилий?

— Боже, горячее питье! Как тебе это удалось?

— Я же тебе говорила — я развела костер.