Лунный камень

Звукъ моего голоса возвратилъ ей способность двигаться икраску на лицо. Она съ своей стороны, тоже приблизилась, все еще молча. Медленно, словно подчиняясь независящему отъ нея вліянію, ближе и ближе подходила она ко мнѣ, а живой, темный румянецъ разливался у нея по щекамъ, и въ глазахъ, съ каждымъ мигомъ все ярче просвѣчивая, возстановлялось разумное выраженіе. Я забылъ ту цѣль, которая привела меня къ ней; забылъ про низкое подозрѣніе, тяготѣвшее надъ моимъ добрымъ именемъ, утратилъ всякое сознаніе прошлаго, настоящаго и будущаго. Я ничего не видалъ, кромѣ приближенія любимой женщины. Она дрожала; остановилась въ нерѣшительности. Я не могъ болѣе сдерживать себя, принялъ ее въ объятія, и покрылъ поцѣлуями ея лицо. Была минута, когда мнѣ показалось, что поцѣлуи мои не остаются безъ отвѣта, словно и для нея также настала минута забвенія. Но не успѣла еще эта мысль образоваться въ умѣ моемъ, какъ первый сознательный поступокъ ея далъ мнѣ почувствовать, что она помнитъ. Съ крикомъ, похожимъ на крикъ ужаса, съ силой, которой едвали я могъ бы противиться, еслибъ и хотѣлъ, она толкнула меня прочь отъ себя. Я прочелъ въ глазахъ ея безпощадный гнѣвъ, безпощадное презрѣніе въ усмѣшкѣ. Она смѣрила меня взглядомъ съ головы до ногъ, какъ бы оскорбившаго ее незнакомаго человѣка.

— Трусъ! проговорила она:- низкій, негодный, бездушный трусъ!

То была первыя слова ея. Обращаясь ко мнѣ, она выбрала невыносимѣйшій укоръ, какой только можетъ услыхать мущина изъ устъ женщины.

— Мнѣ помнится время, Рахиль, сказалъ я, — когда вы умѣли болѣе достойнымъ образомъ выразить мнѣ, что я оскорбилъ насъ. Прошу прощенія.

Нѣкоторая доля ощущаемой мною горечи, повидимому, сообщалась моему голосу. При первыхъ словахъ моего отвѣта, глаза ея, мигъ тому назадъ отвращенные отъ меня, невольно снова остановились на мнѣ. Она отвѣчала, понизивъ голосъ и съ какою-то упрямою сдержанностью, до сихъ поръ мнѣ совершенно неизвѣстною въ ней.

— Мнѣ, быть-можетъ, извинительно, сказала она. — Послѣ того что вы сдѣлали, мнѣ кажется, низко съ вашей стороны искать во мнѣ доступа по-сегодняшнему; только трусъ, кажется, рѣшился бы произвести опытъ надъ моею слабостью, только трусъ, кажется, и могъ воспользоваться нечаянностью, когда я допустила разцѣловать себя врасплохъ. Впрочемъ, это женскій взглядъ. Я должна была знать, что онъ не могъ быть вашимъ взглядомъ. Лучше бы мнѣ удержаться и ничего не говорить.

Извиненіе было невыносимѣе обиды. Оно унизило бы падшаго изъ падшихъ.

— Еслибы честь моя не была въ вашихъ рукахъ, сказалъ я, — то я сейчасъ-же ушелъ бы съ тѣмъ, чтобы никогда болѣе не видать васъ. Вы говорили о чемъ-то мною сдѣланномъ. Что же я сдѣлалъ?

— Что вы сдѣлали! Вы

это спрашиваете у меня?

— Спрашиваю.

— Я сохранила втайнѣ вашъ позоръ, отвѣтила она, — и претерпѣла всѣ послѣдствія утайки. Ужели я не въ правѣ требовать, чтобы меня избавила отъ оскорбленія подобнымъ вопросомъ? Развѣ въ васъ умерло всякое чувство благородства? Вы когда-то была джентльменомъ. Вы когда-то была дорога моей матери и еще дороже мнѣ…

Голосъ измѣнилъ ей. Она упала въ кресло, отвернулась отъ меня, и закрыла лицо руками.

Я переждалъ немного, пока могъ заговорить съ увѣренностью. Не знаю, что я сильнѣе ощущалъ въ этотъ, могъ безмолвія — колкое ли ея презрѣніе или гордую рѣшимость, удерживавшую меня отъ всякаго сочувствія ея скорби.

— Если вы не заговорите первая, сказалъ я, — и я долженъ это сдѣлать. Я пришелъ сюда поговорить съ вами объ одномъ важномъ дѣлѣ. Угодно ли вамъ оказать мнѣ простую справедливость, выслушавъ то, что я скажу?

Она не шевельнулась, ничего не отвѣтила. Я не повторилъ своей просьбы, я ни шагу не приблизился къ ея креслу. Съ гордостью, не уступавшею въ упорствѣ ея гордости, я разказалъ ей о своемъ открытіи на зыбучихъ пескахъ и обо всемъ, что повело къ нему. Разказъ необходимо занялъ нѣсколько времени. Съ начала до конца, она ни разу не оглянулась на меня, и не произнесла ни слова.

Я сдерживалъ свой гнѣвъ. Цѣлая будущность моя зависѣла, по всему вѣроятію, отъ того, чтобы не потерять самообладанія въ эту минуту. Настало время провѣрить опытомъ теорію мистера Броффа. Въ нетерпѣніи произвесть этотъ опытъ, я обошелъ кресло и сталъ прямо противъ нея.

— Я хочу предложить вамъ одинъ вопросъ, сказалъ я:- это заставляетъ меня снова вернуться къ помянутому предмету. Показывала вамъ Розанна Сперманъ этотъ шлафрокъ? Да, — или нѣтъ?

Она задрожала всѣмъ тѣломъ и подошла близко ко мнѣ. Глаза ея пытливо глядѣла мнѣ въ лицо, словно стараясь прочесть въ немъ что-то доселѣ неизвѣстное.

— Не съ ума ли вы сошли? спросила она.

Я все еще удерживался, и спокойно проговорилъ:

— Рахиль, отвѣтите ли вы на мой вопросъ?

Она продолжала, не обращая вниманія.