Лунный лик Фортуны

В аббатстве Жоссу сказали, что аббатиса Элевайз молится. Не найдя ее в церкви, он поспешил вниз, в долину, и по какой-то неведомой причине приблизился к Святыне очень тихо.

Дверь была приоткрыта. Подойдя, он заглянул внутрь.

Внизу, у подножия лестницы, на скамье, стоявшей на единственном ровном здесь месте, сидели Элевайз и Оливар.

Инстинктивно он хотел броситься к ним, так как какое-то неясное чувство – он не стал копаться в нем – подсказывало, что аббатиса в опасности.

Жосс заставил себя остановиться. Он стоял совершенно неподвижно, прислушиваясь.

Элевайз возложила туго перевязанную руку на кисти Оливара. Она наклонилась к нему, и Жосс услышал конец ее фразы: «…довериться Им – вдруг Они поймут тоже?»

Несколько мгновений Оливар не отвечал, и во время этой краткой паузы Жосс с тревогой подумал: что этот человек делает здесь? Он пришел, чтобы оплакать Гуннору в самом близком к месту убийства святилище? Или – ужасная мысль! – Оливар каким-то образом узнал, что Милон виновен в смерти его возлюбленной, и пришел, чтобы найти его и отомстить?

Элевайз – какая же умная женщина! – кажется, успокоила его. Оливар расслабился, и Жосс подумал, что, быть может, аббатиса убедила его – молитва за душу Гунноры лучше, чем охота за ее убийцей, и…

Оливар снова заговорил. Жосс начал вслушиваться.

– Мы условились встретиться здесь, в Святыне, в час перед рассветом, – сказал он. – Она должна была присутствовать с сестрами на Утрене, а потом вернуться в спальню. Как только она поняла бы, что все заснули, она поднялась бы и выскользнула. Я сказал ей, что буду ждать с полуночи – совершенно не важно, сколько мне предстояло ждать до ее прихода, я просто не хотел, чтобы она пришла первой. Я пробрался сюда, пока вы были на вашей службе.

– Должно быть, вы долго бодрствовали, – сказала Элевайз мягко.

– Да, но я был так счастлив при мысли, что увижу ее опять, что не обратил на это никакого внимания. Прошли уже месяцы с тех пор, как мы виделись последний раз. Мы смогли увидеться здесь лишь после того, как ее глупая кузина забавы ради тоже ушла в монастырь. Понимаете, я дал Эланоре письмо для Гунноры. Я много написал там, рассказал о своей любви. Наверно, я написал даже слишком много. Но не думаю, что это имело значение, – письмо было только для глаз Гунноры. Эланора не умела читать. Как, впрочем, и Гуннора. По крайней мере, она читала не бегло. Я полагал, что зря потратил время. – В его голосе послышались едва различимые веселые нотки. – Затем она – Гуннора – сделала так, как я ей посоветовал, и оставила для меня короткий ответ, спрятав его в щели вон в той стене. – Он махнул рукой по направлению к выходу.

Жосс, опасаясь, что кто-нибудь из них может обернуться, быстро подался назад.

– И из этой записки вы узнали, что она придет, – проговорила Элевайз.

– Да. В своем письме я написал, что год заканчивается, настало время осуществить наш замысел и объявить, что она покидает монастырь. Я надеялся, что она назначит точную дату, чтобы я мог ждать ее за воротами аббатства. Мы могли бы сразу же найти священника и попросить его поженить нас. Тайная встреча здесь, глубокой ночью… – это было совсем не то, чего я ожидал. Я не хотел, чтобы встреча была такой секретной. Будто мы стыдимся чего-то.

– Итак, вы ждали, и наконец она пришла? – спросила аббатиса.

– Да. – В его глухом голосе зазвучало волнение, и Оливар поспешно продолжил:

– О, я не могу вам передать, как чудесно было видеть ее снова! Я обвил ее руками, прижал к себе, пытался поцеловать.

Наступило короткое молчание.

– Пытались?

Жосс подумал, что именно это спросил бы и он сам.

– Она не разрешила мне. Ну, по крайней мере, в губы. – Оливар отрывисто рассмеялся. – Гуннора сказала, что она все еще монахиня, что я должен выказать должное уважение и только лишь по-братски поцеловать ее в щеку. Это было смешно, потому что она не слишком походила на монахиню – на ней, правда, было головное покрывало, но оно было плохо укреплено, а вимпл, вместо того чтобы закрывать горло, был заткнут за ворот рясы. Я сделал вид, что нахожу это забавным, то, что она не целует меня, но на самом деле я так не думал. То есть, не то чтобы мы были – ну, вы понимаете – близки ранее, но мы обменивались поцелуями. Очень страстными, трепетными поцелуями.

Жоссу, который знал теперь о Гунноре гораздо больше, было трудно в это поверить. Страсть в женщине, подобной этой? Возможно, она хорошо умела притворяться.

– В любом случае, это было неважно, – говорил Оливар. – Потому что очень скоро мы стали бы мужем и женой и могли бы и целоваться, и заниматься всю ночь любовью, если бы пожелали. Поэтому… – Его голос прервали всхлипывания. Быстро взяв себя в руки, он заговорил снова: – Поэтому я спросил: «Как скоро это случится? Когда ты уйдешь из монастыря?» И тогда она сказала мне… Сказала, что передумала насчет замужества… Сказала, что вообще не настроена быть чьей-то женой…

Элевайз прошептала несколько слов, но Жосс не смог их разобрать.