Лунный удар

Спала ли сама Адель? Дважды она заставила Тимара изменить положение: он не мог лежать на левом боку — было трудно дышать. Когда он в последний раз открыл глаза, было уже светло, и Адель, стоя у двери, разыскивала оброненные шпильки.

Тимар пополоскался в воде, вытерся и стал рассматривать в зеркале свое утомленное лицо. Его смущала небольшая проблема, но он не желал ломать над ней голову, и притом у него было слишком мало опыта с женщинами, чтобы ее разрешить.

Он был убежден, что Адель не спала и даже не смыкала глаз, что провела всю ночь подле него, положив голову на свою согнутую руку и глядя перед собой в темноту. Что же это значило?

Тимар не хотел тревожиться. Умываясь, он принял решение: предоставить все случаю и откликаться на события, только если это будет необходимо.

Он спустился по лестнице и увидел, что все небо в тучах. Это еще более усиливало жару. Пройдя каких-нибудь десять шагов, Тимар уже взмок. В кафе Адель сидела на своем месте за стойкой, держа в зубах карандаш. Тимар не знал, что делать, и протянул ей руку.

— Добрый день.

Она ответила, чуть заметно вскинув ресницы, послюнила кончик карандаша и вернулась к прерванному занятию.

— Бой! Завтрак господину Тимару.

Два раза ловил он на себе ее задумчивый взгляд, но этот взгляд мог быть и бессознательным.

Наконец Адель заперла ящик кассы, сложила какие-то бумаги на стойке, обошла ее и подсела к столику Тимара. Так она поступала впервые. Прежде чем заговорить, женщина еще раз нерешительно оглядела его.

— Вы в хороших отношениях с дядей?

Трудно было найти слова, которые смутили бы его сильнее. Итак, она тоже интересуется знаменитым дядей?

— Да, в самых лучших. Он мой крестный, и я перед отъездом побывал у него, чтобы проститься.

— Он левый или правый?

— Он принадлежит к партии, именующей себя народными демократами или как-то в этом роде.

— Я думаю, вы знаете, что «Сакова» близка к банкротству и со дня на день может объявить себя несостоятельной?

Тимар, озадаченный, пил кофе и задавал себе вопрос: с этой ли женщиной, обдумывающей каждую фразу, прежде чем произнести ее, он действительно провел ночь? И так ли уж отличается она от Адели, которую он недавно обнимал. Это был час, когда в отеле царила самая непринужденная атмосфера, час уборки, мелких домашних хлопот. В комнаты доносился гул туземного рынка, хотя он и находился от них на расстоянии четырехсот метров. По улице проходили женщины в набедренных повязках, неся на головах кувшины или съестные припасы, завернутые в банановые листья.

Адель была бледна. На ее лицо матового цвета с нежной и гладкой кожей, казалось, не влияло пребывание на свежем воздухе.

Были ли у нее в юности такие же глаза и веки с тонкой сетью морщинок? В шестилетнем возрасте Тимар пережил сильную любовь, память о ней и сейчас волновала его. Он питал ее к учительнице. Тимар жил тогда в небольшом городке, где девочки и мальчики учились вместе в средней школе. Учительница тоже постоянно ходила в черном, и в ее облике ощущалась та же смесь суровости и нежности, такое же умение владеть собой, столь чуждое характеру Тимара. Вот и теперь, к примеру, он хотел бы взять руку Адели, смотреть ей в глаза, болтать всякую чушь, намеками говорить о ночных воспоминаниях. Однако при виде лица Адели, похожего на лицо учительницы, исправляющей письменные задания, Тимар терялся, краснел и все же, как никогда, желал ее.

— Вообще говоря, вы рискуете возвратиться во Францию без гроша.

Слова неприятные, пожалуй, недопустимые. Но эта женщина умела непонятным для него образом придать им сердечность.

Адель обволакивала его какой-то особой нежностью, свойственной ей одной и не передаваемой ни словами, ни жестами.

Бой начищал до блеска медные приборы на стойке.

Адель всматривалась в лицо Тимара, как если бы глядела на него издалека.

— Между тем есть возможность в три года сделать миллион.

Слушать это от другой было бы нестерпимо.

Но вот она встала. Шагая из конца в конец кафе, заговорила еще более четко. Ее высокие каблуки, постукивая по плиткам, отбивали ритм точных фраз, отделенных одна от другой всегда равными паузами.

Своеобразный голос Адели многие сочли бы грубоватым, но он так подходил к ней! То глуховатый, то полный резкой простонародной музыки, он отлично подходил к ее улыбке.

Что она говорила ему? К ее речи примешивались другие впечатления: непрерывное шествие по улице негритянок, сильные икры боя в коротких белых штанах, хриплый кашель дизеля, который кто-то регулировал.

А кроме того, картины, порождаемые ее словами. Она заговорила о лесорубах, и Жозеф сейчас же представил себе лицо Буйу, освещенное керосиновой лампой в хижине Марии.

— Они не покупают земли, но правительство дает им концессии на три года.

Почему, смотря на Адель, он в то же время видел ее, какой она была утром, когда искала шпильки, а он притворялся, будто спит.

Она выбрала на полках бутылку, поставила на стол стопки, наполнила их кальвадосом. Не из Нормандии ли эта женщина? Вот уже третий раз он видел, как она пила яблочное вино.