Лунный удар

Была призвана губернаторша, дама лет сорока, не красавица и даже не миловидная. Мещанка, обученная разливать чай и слушать, о чем говорят мужчины.

— Так вы из Ла-Рошели? Вы должны знать моего зятя, департаментского архивариуса.

— Так он ваш зять?

— Виски?

Губернатор сидел, немного раздвинув ноги. Он и его жена обменивались взглядами. Тимар понял, почему губернатор так рад принимать гостей. Он любил выпить.

Жена сдерживала его. Пригласив гостя, он не переставал подливать ему, чтобы иметь повод подлить себе.

— За ваше здоровье! Что, в общем, вы собираетесь делать? «Сакова» дышит на ладан. Говорю вам по секрету, но…

Беседа продолжалась четверть часа. Ни слова не было сказано ни об убитом негре, ни о расследовании. Опять у Тимара до второго завтрака была тяжелая от алкоголя голова. Он находил такое состояние приятным, так как мысли его текли плавно, обходя острые углы.

В отеле на него поглядывали с явным любопытством, но это, конечно, объяснялось тем, что он пил виски у губернатора.

Один из лесорубов рассказывал другим:

— Я дал ему сто франков и пинок в зад. Он ушел очень довольный.

Тимар вскоре узнал, что этим завершилась ночная вылазка в лес. Супруг Марии поднял шум и даже говорил, что поручит одному клерку написать в Лигу Наций. Сто франков и пинок в зад! Каждый внес по двадцать франков, за исключением Тимара: с него не решились спросить.

Он отдыхал до пяти часов дня, потом сошел вниз.

— Губернатор ничего не говорил? — спросила Адель.

— Ничего интересного.

— Я послала негра к старику Трюффо пригласить его для переговоров.

— Но мы еще не знаем…

— Если дело не выгорит, мы просто-напросто отправим его обратно.

Жозеф растерянно посмотрел на нее. А ведь это была женщина, настоящая женщина, с нежной кожей, красивым гибким телом.

Незадолго до обеда Тимар пошел на берег и увидел, что лодка наполовину готова.

— Через два дня вы можете отправиться в путь, — сказал ему механик.

Спустились мутные сумерки, море и небо были ядовито-зеленого цвета. Зажглись лампы. Обед. Бильярд и карты для лесорубов и счетовода, у которого было огромное брюхо.

— Не сыграть ли в шахматы? — спросил Тимара Маритен.

— Да… Нет… Не сегодня.

— Вам не по себе?

— Сам не пойму.

Он слонялся с места на место, не зная, чем заняться.

Не было уголка, где он чувствовал бы себя дома, и он не мог решить, как же ему держаться теперь с Аделью.

Войдут ли они в одну и ту же комнату, чтобы лечь в одну и ту же постель? Это приняло бы характер установившегося порядка, что пугало Тимара, особенно когда он вспоминал, что ее муж Эжен спал здесь всего четыре дня назад.

Между тем он страдал, когда не видел Адели или кто-нибудь из посетителей называл ее по имени..

Наконец, он испытывал потребность объясниться с ней, боялся этого разговора и едва ли когда-нибудь посмел бы к нему приступить. Разговор шел бы о Тома.

Она убила негра? Жозеф был в этом почти уверен, но почему-то не испытывал негодования. Он только хотел знать, как, отчего, а также причину ее душевного спокойствия.

Кафе, освещенное четырьмя электрическими люстрами, наполненное стуком бильярдных шаров и голосами играющих в карты, было похоже на любое европейское провинциальное кафе. Тимар выпил еще две рюмки. Воспользовавшись минутой, когда Адель наполняла чей-то стакан, направился к лестнице.

— Я иду спать, доброй ночи!

Она подняла голову, он увидел ее внушающую страх улыбку, в которой смешивались ирония и нежность. Адель издевалась над ним. Она очень хорошо знала, что он хочет бежать от нее и почему. Это не тревожило ее.

Против своего ожидания, Тимар спал глубоким сном, и, когда проснулся, уже сверкал день. Адель в черном платье стояла рядом.

— Вам лучше?

— Да, но…

Откуда она знала, что ему было плохо? Адель села на край кровати, как в тот раз, когда пришла впервые — от живых Эжена и Тома. Он провел рукой по ее платью, привлек к себе. Это было краткое объятие, вызванное ощущением гладкой и прохладной кожи под мягким шелком. Адель только что приняла душ.

— Мне надо вниз.

Тимар сошел в кафе лишь через два часа. Он оттягивал эту минуту, с удовольствием разбирая всякие вещицы, уложенные матерью и сестрой в его багаж, вещицы нелепые и бесполезные, такие, как наперсток и целый ряд катушек с нитками разных цветов.

«Там тебе придется самому чинить свою одежду!»

У него был даже ассортимент пуговиц.

Мать, наверно, обошла все галантерейные магазины Ла-Рошели, и Тимару казалось, что он слышит, как она говорит:

«Это для моего сына. Он на будущей недели уезжает в Габон. Там не будет женщины, которая бы…»

Жозеф спустился, позавтракал, обменявшись с Аделью лишь несколькими словами, и объявил, что идет к комиссару.

— Хорошая мысль, — откликнулась она.

Он вправду пошел туда, и ему подали традиционный стаканчик виски.

— Что нового? Люди не спрашивают, почему следствие как будто приостановилось? — поинтересовался комиссар.

— Я не слыхал ничего существенного.