Лужок черного лебедя

Но было совершенно неважно, насколько я шокирован, напуган и пристыжен, не важно было каким идиотом я выставил себя перед одноклассниками, не важно, как сильно я себя ненавидел за то, что не способен сказать простое слово на родном языке, — я все равно не мог сказать «соловей». В конце концов, я вынужден был пробормотать: «я не уверен, мисс», и мисс Трокмортон сказала, «я понимаю». И она все поняла. Она позвонила маме в тот вечер, и через неделю я уже сидел в кабинете миссис де Ру, логопеда из клиники Малверн-Линк. Это случилось пять лет назад.

Примерно в то же самое время (возможно, даже в тот самый момент) мой недуг приобрел образное воплощение — он превратился в Палача. Потрескавшиеся губы, сломанный нос, носорожьи щеки, красные глаза (потому что он никогда не спит). Я представлял его сейчас, сидящего в комнате ожидания, и бормочущего считалочку на златом крыльце сидели…

Я представлял, как он хватает меня за губы, зажимает мне рот и говорит: «Это мое». Его руки — вот что я представлял себе чаще всего. Его змеевидные пальцы, которые проникают мне в рот, обхватывают язык и сжимают глотку так сильно, что я не могу дышать. Больше всего Палач любит слова на букву «С». Когда мне было семь, я боялся, что люди спросят у меня: «сколько тебе лет?» В конце концов я просто стал показывать возраст на пальцах, — и люди думали, что я выделываюсь. Почему ты просто не скажешь мне, придурок? Раньше палач любил слова на букву «Ю», но в последнее время он ослабил хватку на этой букве, и сдвинулся на «Е». А это плохо. Если вы посмотрите в словарь, вы увидите, какая секция самая большая: это «Е». Двадцать миллионов слов начинаются на «С» и «Е». Самый большой мой страх, помимо начала ядерной войны с Советским Союзом, это потеря буквы «Д». Ведь без нее я не смогу даже сказать свое имя. Мне придется сменить его на более простое (а отец никогда не позволит мне сделать это).

Единственный способ обмануть Палача — это думать на шаг вперед. И если ты видишь «заикательное» слово в следующем предложении — ты просто заменяешь его на другое. Естественно ты должен думать очень быстро, чтобы собеседник ничего не заметил. Чтение словарей очень помогает в этом деле — я знаю много слов, и часто просто заменяю нежелательное слово на синоним. Но при этом надо всегда помнить, с кем ты разговариваешь. (Если бы я говорил с другим 13-летним мальчишкой и заменил слово «грусть» на слово «меланхолия», меня бы подняли на смех, потому что дети не должны разговаривать языком взрослых. Во всяком случае — не в Аптоне, не в нашем захолустье). Другой способ выиграть время это вставлять «Э-м-м-м…» в свою речь, в надежде, что Палач отвлечется, и ты сможешь протащить «заикательное» слово у него под носом. Но и здесь есть подвох: если ты слишком долго зависнешь на «эм-м-м…» ты будешь выглядеть как идиот. И наконец, если учитель задает тебе вопрос, в котором по-любому есть «заикательное» слово, то лучший выход — притвориться, что просто не знаешь ответа. Я делал это так много раз, что уже сбился со счета. Иногда учителя бесятся (особенно если они перед этим пол урока объясняли тебе что-то). Но мне плевать — лучше уже притвориться дурачком, чем на всю жизнь получить кличку «Заика».

Обычно мне удается избежать участия во всякого рода массовых мероприятиях, но завтра утром в без пяти девять — это случится. Я буду стоять перед Гарри Дрэйком и Нилом Броусом и всем остальным классом и читать книгу мистера Кемпси «Простые Молитвы для Сложного Мира», там будут десятки «заикательных» слов, и я не смогу заменить их или притвориться, что не знаю, ведь книга будет у меня в руках, и все слова напечатаны в ней, черным по белому. Палач будет смотреть мне через плечо и подчеркивать все слова на «С» и «Е», и будет шептать мне на ухо: «Давай, Тейлор, попробуй-ка, произнеси это». Я знаю, что на глазах у Гарри Дрэйка и Нила Броуса и всего остального класса, Палач с удовольствием ухватит меня за язык, сдавит мне глотку и — размажет меня по стенке. Это гораздо хуже чем случай Джо Диккона. Я буду заикаться сильнее, чем когда-либо в жизни. Завтра примерно в 9.15 моя тайна распространится по школе подобно нервно-паралитическому газу. К концу первой перемены моя жизнь превратится в пепел.