Львиная доля серой мышки

— Так не электронный вариант, — уточнила компьютерщица, — просто листок в конверте. Текст короткий, но ясный: «Адвокат Илья Каравайкин убил Владимира, Ксению, Мартину Столовых. Утечка газа в деревне подстроена. Юрист обманом заставил Мартину выпить яд. Каравайкин защищал Егора Столова, поднимите дело Полины Мотыльковой. Валентину Юфереву наняли оболгать Егора, чтобы вы подумали, будто именно он отравил Марту. У Каравайкина давняя связь с Лесей. Адвокат ее соблазнил, она богатая наследница, он хочет заграбастать ее фирму, деньги, недвижимость. Леся ни при чем, она ему верит. Они только что поженились. Следующей Каравайкин убьет Лесю».

Эдита схватила пряник, откусила от него и дальше продолжала с набитым ртом:

— Я проверила информацию про брак. Это правда.

— Так… — протянула я. — И почему мне ничего о свадьбе неизвестно? Ты рассказала биографию девушки, но ни словом не обмолвилась, чья она жена. Неужели в твоем Интернете нет сообщения о бракосочетании?

— В моем Интернете много всякого, — обиженно ответила Дита, — но там нет и не может быть того, что еще не произошло. В загсе побывали и печати в паспорте Каравайкин и Леся получили в тот день, когда ты у них была. А я получила инфу о девочке и доложила ее тебе до этого момента, более о Лесе запросов не делала, ты не просила.

В моей голове ожило воспоминание. Я сижу в квартире Леси. Каравайкин объясняет, что он опекун девочки, поэтому обязан присутствовать при ее разговоре со мной. Я улыбаюсь: «Леся уже взрослая». — «Закон есть закон, — сурово отвечает адвокат. — Да, Олесе вот-вот стукнет восемнадцать. Но пока она несовершеннолетняя». Девушка отвечает на мои вопросы, потом приносят платье, и она бежит его мерить, причем выглядит невероятно счастливой. Илья, глядя ей вслед, по-отечески улыбается и говорит: «Девочки такие девочки. Лесю позвали на свадьбу подружкой невесты». Олеся очень радовалась, что ей сделают прическу, макияж…

— Платье! — воскликнула я.

— Ты о чем? — удивилась Дита.

— Илья обронил, что ему не показали наряд, который положен подружке невесты, — ответила я, — а когда адвокат, провожая меня, решил заглянуть в комнату, где у Леси шла примерка, она закричала: «Не смотри!» А еще в прихожей стояли белые туфли, очень красивые, украшенные то ли стразами, то ли жемчугом, сейчас уже не помню, и лежала сумочка в пару к ним.

Булочкина кивнула.

— Считается, что жениху нельзя до свадьбы видеть подвенечный наряд невесты. Но я никогда не слышала, что запрет распространяется на прикид ее подружки.

Я разозлилась еще сильней.

— Вот-вот! Олеся собиралась замуж. Про то, что ее пригласили стать подружкой невесты, адвокат соврал. Ох, мне следовало раньше сообразить: меня водят за нос!

— Зачем скрывать, что идешь расписываться? — удивилась Эдита.

— Повторяю слова адвоката, — нахмурилась я. — «Закон есть закон». На момент подачи заявления Столова была несовершеннолетней. А Каравайкину… Хм, не знаю, сколько ему.

— Сорок два года, — подсказала Булочкина. — Однако нефиговая разница в возрасте.

— И он опекун девочки! — вскипела я. — Некрасивая история. Небось дал тетке в загсе пухлый конвертик, объяснил, что невесте на время росписи до совершеннолетия остается пара деньков, вот и приняли у них заявление.

— Леся поменяла фамилию, теперь она Каравайкина, — заметила, глядя на экран, Дита. — Может, в присланном письме правда? Насчет совращения девочки в юном возрасте. Хотя… Вдруг у них настоящая любовь? Джульетте исполнилось тринадцать, и никто не осуждал Ромео за развратные действия.

— Ему стукнуло шестнадцать, а не сорок с гаком, — буркнула я.

— Когда Леся отметила тринадцатилетие, Илье было тридцать семь, — зачем-то уточнила Эдита.

Я сделала глубокий вдох.

— По-твоему, сей факт является оправданием для педофила?

— Ну… просто хочу сказать, что у них могло вспыхнуть светлое чувство, — пробормотала Булочкина. — Они нежно относились друг к другу, а как только появилась возможность, зарегистрировали брак.

— Вероятно, в письме правда. И это не отменяет совращения, — пробормотала я. — Ты изучила камеры нашей охраны? Кто принес послание?

Эдита показала на два рядом стоящих компьютера — на одном застыла фотография, а на втором что-то мелькало.

— Парень, лицо которого рассмотреть невозможно, — вздохнула я. — Ожидаемая ситуация. Включи запись.

Эдита нажала пальцем на клавишу, снимок ожил. Я увидела центральный вестибюль офиса и множество снующего туда-сюда народа. Из толпы вышел мужчина, одетый в черные джинсы и такого же цвета толстовку с капюшоном. Он приблизился к ресепшен, положил на стойку конверт и, не говоря ни слова, покинул здание.

— Мда… — вздохнула я.

— Письмо в лаборатории, — пояснила Дита. — На конверте всего три слова — «Татьяне Сергеевой лично», написанных с помощью трафарета. Его наложили на бумагу и обвели буквы ручкой. О почерке ничего в таком случае нельзя сказать. Но смотри…

Эдита подвигала «мышкой». Изображение замерло, я опять увидела парня, который направлялся к стойке дежурного. Дита нажимала на клавиши, одновременно говоря: