Львиное Око

Но Ляду пришел ко мне со своими доказательствами в тот самый день, когда я узнал, что Бернар, кое-как подлечившись, отправился на фронт и там погиб. Сам я в это время окопался в Париже, вдали от передовой.

И по просьбе Ляду написал письмо. Получив его, Герши приехала из Испании в Париж.

Il faut faire ce qu'il faut faire.

XXV

ЛУИ. 1922, 1917 годы

Мне так хотелось убедиться, что Мата Хари виновна в тех преступлениях, в которых ее обвиняли, что после войны отправился в Лондон и нанес визит мистеру Бэзилю Томпсону. Со временем меня все больше одолевали сомнения в справедливости этих обвинений. Годы моего знакомства с нею уже не казались мне серией разрозненных эпизодов, что влияло на мое мнение о ней. Я по-другому смотрел и на нее, и на прошлое и чем больше размышлял, тем труднее становилось представить Герши шпионкой. Я решил, что английский полицейский комиссар вынесет беспристрастное суждение. Во Франции никто не мог быть объективным, в особенности Ляду, который относился к Мата Хари предвзято.

К зданию Скотленд-Ярда я шел со стороны Кэнон Роу. Освещенные лучами редко появляющегося здесь солнца дома казались закопченными и безобразными, а знаменитые здания производили не внушительное, как следовало бы ожидать в хмурый день, а забавное впечатление. Для викторианской готики характерны башни, похожие на перечницы, сложенные из слоев красных кирпичей и глыб серого гранита. Почерневшие кровли крыш были очень крутые, высокие, с тремя рядами окон и массивными полосатыми трубами. Сооружения на Понт Стрит Датч производили гнетущее впечатление, того и гляди, заблудишься и окажешься на Мосту вздохов.

Один чиновник в синем мундире отсылал меня к другому, и, пройдя несколько миль под напыщенными готическими сводами по залам, выложенным кафелем, я наконец добрался до кабинета Бэзиля Томпсона. Это был невзрачный, бледнолицый человек с редкими волосами, густыми бровями и усами, но в глубоко посаженных глазах сверкали искорки смеха. Много позднее, уже возведенный в рыцарское достоинство, этот важный полицейский чиновник был задержан в Гайд-Парке за действия, несовместимые с общественной моралью. Я, пожалуй, отнесся бы тогда к нему с большей симпатией, если бы знал, что он способен на действия, несовместимые с общественной моралью, которые, по распространенному среди британцев мнению, постоянно позволяют себе французы на улицах и в парках Парижа. Но тогда, в накрахмаленном стоячем воротничке, он казался чопорным и чинным.

— Мата Хари, месье Лябог? Гммм. Да… Мы задержали ее в Фальмуте в 1915 году…

— В шестнадцатом, — поправил его я.

Томпсон не обратил никакого внимания на мою поправку. А позднее уведомил меня, что суд над ней состоялся в июле, а казнь в октябре 1916 года. С датами все обстояло правильно, только он перепутал год.

— Любопытная личность, доложу я вам. Наполовину яванка, наполовину голландка. У нас возникли подозрения в отношении нее. Перед этим она выступала в Испании и направлялась в Германию…

На самом деле она не выступала и ехала в Испанию, а не из Испании. Должен признаться, что моя вера в его доскональность, если не добросовестность была подорвана.

— Не понимаю, почему ее называли ослепительной. Я ожидал, что она пустит в ход свои чары, но ошибся. Она вела себя очень сдержанно, учтиво, не жестикулировала. Очевидно, ее знаменитые чары поблекли со временем. Дама, определенно, была среднего возраста.

Как неблагородно это было с его стороны и как мудро вела себя Герши!

— Грациозная походка, красиво поставленная голова — это правда. К тому же она была самой откровенностью. Отвечала не задумываясь и удивлялась, когда я упоминал имя какого-нибудь человека, в обществе которого ее когда-либо видели: «Его в чем-то подозревают? Очень странно. Разумеется, он ни в чем не виноват». Мы с ней говорили по-французски. Английского дама не знала.

Очко в пользу Герши. Ее английский был не хуже французского мистера Томпсона, но в диалоге преимущество всегда на стороне того, для кого данный язык родной. Герши благоразумно выбрала нейтральный язык, французский.