Львиное Око

Этот украшающий внешность мужчины шрам часто принимали за след от сабельного удара, нанесенного мне во время дуэли неуклюжим противником. На самом же деле я получил его, когда пытался показать матери свою ловкость. Я скакал на своем шустром деревянном коньке, который сбросил меня, и я ударился об угол. Мне тогда было пять лет. Мама одарила меня одной из своих редких улыбок, ради которой я охотно сломал бы себе и шею. Увидев обнажившиеся зубы и десны, она вскрикнула. В ожидании доктора она держала меня на руках, и по ее шелковому платью лилась кровь. После того как доктор ушел, я вытащил нитки и, хныча и икая от боли, снова забрался к ней на колени. На сей раз меня до возвращения доктора заперли одного. До сих пор помню мучительные минуты ожидания и испытываю боль, словно мне опять наложили на рану швы.

Чтобы остановить тик, я прижал шрам пальцем. И тут снова услышал о Мата Хари. Не подозревавший прежде о ее существовании, я уже начал ею тяготиться.

Похоже, она танцевала нагишом и была наполовину индуской, наполовину голландкой. А речь ее была невероятно вульгарной.

В довершение моего растущего отвращения к этой исполнительнице танца живота, которую, в угоду Карлу, я должен был совратить, один румынский офицер принялся превозносить ее длинные, черные, как вороново крыло, косы. По его словам, самым большим его желанием в детстве было спрятать в них свое безусое лицо.

— Я запутался в датах, — строго заметил я. — Выходит, это довольно пожилая дама.

— Она принадлежит вечности, — закатил глаза румын. — Она восходит к временам Сфинкса.

— Сфинкс с берегов Ганга? — удивился я. — Полукровка с волосами цвета индиго?

Глупец почему-то обиделся. Кто-то сказал, что румын — это не национальность, а склад ума.

— Очевидно, простые Stuben-M"adchen [72]

голландцам больше по нраву, ван Веель?

— Сударь! — я покачнулся, вставая на ноги.

Но тут вмешался Карл. Он знал, что начальством мне запрещено затевать ссоры с представителями балканских стран.

— Барон ван Веель подарит вам локон этих волос, — пьяным голосом заявил он. — Сувенир о своем рандеву с Мата Хари. Не правда ли, Франц?

— Сделайте одолжение, любезный барон, — насмешливо отозвался румын. — Желаю вам удачи там, где потерпели фиаско не только потерявшие голову школьники, но и лучшие кавалеры Вены.

Это был вызов всем нам. Карл ставил на коня из чужой конюшни, пренебрегая местными жеребцами. Кроме того, была затронута моя честь.

Признаюсь, в вопросах чести я чрезвычайно щепетилен и опасался, что кто-то может простить меня, если я не стану поднимать брошенной перчатки потому лишь, что голландец. Хочу я этого или нет, предстояло совратить приезжую танцовщицу. Чем дольше я размышлял, тем больше меня занимала эта идея. Безумием было бы полагаться лишь на личное обаяние: ведь венские гастроли Мата Хари продлятся всего три дня. Можно занять денег и попытаться задобрить ее своей щедростью, но если из этого ничего не получится?..

В конце концов я стал полагаться не на разумный план, а на вдохновение и написал своему шефу германской секретной службы. Ведь, судя по словам окружающих, дамочка хороша собой, любит деньги и путешествует с голландским паспортом. Я решил выяснить (не без трепета, поскольку Гельмут Краузе не любит дурацких вопросов), не будет ли какая-то польза от моей землячки.

Господин, которого я назвал «дядей Гельмутом», ответил незамедлительно. Я поразился собственной удаче и тому, сколь разветвлена наша агентурная сеть. Выяснилось, что на Мата Хари заведено досье. Мелкий парижский агент по фамилии Хоффер в свое время обратил на нее внимание и сообщил о ней нужные сведения. Помимо всего прочего я узнал, что она неравнодушна к мундирам, а уменьшительное имя ее — Герши. И у нее есть ахиллесова пята — дочь, живущая в Голландии. По словам «дяди Гельмута», мне следовало принять все меры предосторожности, но непременно разузнать, каковы ее слабости и пристрастия.

После того как я получил это письмо, у меня словно выросли крылья. Когда мы встретились вечером в баре «Бристоля» с Карлом, официантка Вильгельмина заметила, что барон ван Веель, должно быть, влюбился.

— Нет, но скоро влюбится, — заверил ее Карл. — Завтра вечером. Я уже договорился.

За эту мысль ухватилась Гретль, единственная кокотка в Вене. Поскольку зарабатывать на жизнь древнейшей профессией стало чрезвычайно сложно из-за бесплатной конкуренции, она стала гидом, философом и другом.

— Ты хочешь сосватать этого голландского дипломата? Уж не за свою ли кузину или сестру? — поинтересовалась она у Карла.

— Нет, не за мою, а за твою сестру, — ответил тот.

— Если ищешь незанятое сердечко, красавчик, — подмигнула мне Гретль, — почему бы тебе вместо моей сестры не заняться мной?

Мы с Карлом были приглашены на бал, который давал в тот вечер эрцгерцог Фридрих, и оба надели парадные мундиры. Когда мы уходили из бара, направляясь на дело государственной важности, девушки так и вились вокруг нас. Карл был очень доволен, поскольку дама его сердца находилась среди Gr"afinen, и он тотчас направился к ней, чтобы пригласить свою избранницу на танец.