Львиное Око

Разумеется, и в Вене у меня были товарищи, мои единомышленники. Главным образом это были гвардейские офицеры. Самым близким из них был Карл фон Леттов, адъютант генерала Франца фон Гетцендорфа. Его свирепая решимость сокрушить сербов отражала настроение, царившее в генштабе австро-венгерской армии. Мое правительство было весьма заинтересовано в создании взрывоопасной обстановки.

Моя жирненькая маленькая родина, которой я служил, желала лишь одного — мира. Ударь нынешнего голландца по физиономии, он тотчас подставит другую свою розовую щечку. Даже мои друзья детства, потомки тех, кто отважно сражался с морем и испанцами, оказались, скорее, повесами, чем храбрецами. Мы выродились в изнеженную нацию, увязшую в своей рыхлой почве. Даже у меня в душе шла борьба железа с луковичками тюльпанов.

Я привязался к Карлу, когда он был таким же нищим, как и я. Я ненавижу бедность, хотя и признаю, что от нее ум становится острее, а болт тверже. (Я умираю, и мне доставляет удовольствие думать, что шокирую вас.) А очаровательные женщины дороги, как ни кинь.

Получив наследство, Карл растолстел и обленился. «Карамба, mon vieux!» [58]— воскликнул он, крепко обнимая меня на перроне вокзала. Карл знает примерно шесть самых нужных слов на шестнадцати языках и жизнерадостно применяет их к месту и не к месту.

— Выглядишь ты великолепно. Я каждый раз забываю, до чего же ты отвратительно красив.

— Как идет охота, толстячок? — отозвался я и, отстранив его от себя на мгновение, дружелюбно оглядел его покрытое шрамами, с перебитым носом лицо.

— Ньет. Nada [59]. Скукотища. Мир на земле и корсеты, похожие на пояса девственниц, на синьоринах.

Мы отправили мой багаж в гостиницу «Бристоль» — на мое имя был открыт счет, поскольку приехал я неофициально, — а потом прошвырнулись по вычурным улицам австрийской столицы. Это была моя идея. Карл никогда не ходит пешком. А я люблю ориентироваться в пространстве, времени и обстановке. Кроме того, я разработал ряд собственных теорий успешного шпионажа. Надо бросаться в глаза! Половина агентов, которых арестовывают, попадают в тенета собственной предосторожности.

Я не имею в виду дипломатическую разведку. Все дипломаты — заведомые шпионы и любители вмешиваться в дела чужих стран. Я был гражданином двух государств и мог поднимать флаг своей второй родины лишь в мыслях. О чем бы подумала моя мать, узнав, что я состою на тайной службе у ее родины, могу лишь догадываться. Полагаю, она бы меня возненавидела, поскольку я платный агент. Однако, Gn"adigste [60], я люблю фатерлянд, который и является моей истинной родиной. За него я и умираю сейчас. Наверняка ты это одобряешь. Однако мне, как шпиону, доверяли лишь наполовину, поскольку я лишь наполовину немец. Второй же половине следовало платить за преданность, кроме того, обе мои половины нуждались в средствах.

На Кёртнерштрассе Карл остановился перед афишей:

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАТА ХАРИ

— Ну и что?

— Видел ее?

— Даже не слышал, кто это такая.

— Ах вы, берлинские провинциалы! — поднял левую бровь Карл. — Я тебя свожу.

Я посмотрел на текст.

FETES JAVANAISES UND HINDOUES

[61]

Церемониальные королевские песнопения.

Приветствие Королю (индусский оркестр под управлением профессора Инайет-хана).

Легенда о Принцессе Волшебного Цветка, рассказанная языком танца и жестов госпожой Мата Хари.

Тамбла (соло).

Дитруба (соло).

Песнопение Жрецов Храма Камы, исполняемое профессором Инайет-ханом.

— Lieber Gott [62]. Да это скучнее любого официального обеда, — раздраженно произнес я. — С любви ты переключился на Kultur?

Карл звонко и заразительно рассмеялся. Словно школьники, мы стояли и фыркали от смеха, а прохожие обходили нас со всех сторон. Я не понял, что смешного в моих словах, да меня это и не заботило. В конце концов Карл вытер глаза и взял меня под руку. Мы пошли дальше по Грабену, все еще посмеиваясь. Я почувствовал себя чересчур легкомысленным. В Берлине так не смеются. Я никогда не бываю совершенно счастлив, даже если счастлив. На плече у меня сидит «мартышка». Это беспристрастный наблюдатель, судящий со стороны мир и меня, Франца ван Вееля. Она — это я и не я. Не будь ее, я, возможно, стал бы самым добросовестным и довольным собой учеником. Или же самым отъявленным циником. В ее присутствии я всегда помню о противоречиях собственной натуры. Мата Хари приручила меня, и за это я любил ее. Она также насмехалась надо мною, и за это я ее наказал.

— Франц, старый проказник, — сказал Карл, — ей-Богу, именно ты тут и нужен.

— Хочешь пригласить меня пообедать?

— А какая пища — ангельская! Еще никому ниже генерала или посла не удавалось провести вечер в обществе Мата Хари. Никому из тех, у кого в кармане меньше миллиона. Что ты на это скажешь?