Львиное Сердце

К середине мая Ричард ушел далеко на северо-восток от Перигора, оказавшись у Гранмона – «Большой Горы» на местном наречии. Название показалось мне странным, потому как гора была не выше нашего Шлиаб-Фей, крупного холма. Предыдущие дни выдались тяжкими. Герцог раз за разом бил мятежных баронов, но ему не хватало войск, чтобы принудить их к покорности. Они же, подобно дворнягам, сбивались в стаю, объединяя силы. Нападения их становились все более частыми и дерзкими. Мы несли чувствительные потери. Занятые замки приходилось оставлять из страха потерять слишком малочисленные гарнизоны. Видя это, любой другой полководец отступил бы, но только не герцог.

Отправив послание своему отцу-королю, он пошел дальше. Наша тактика изменилась. Вместо того чтобы шествовать, подобно царственной процессии, мы перемещались под покровом темноты от одного укрепленного места к другому. Теперь мы тоже прибегали к засадам и ночным атакам. Таким образом, взятые и сданные нами крепости приходилось брать снова. Проходило два дня, и мы оставляли замок во второй раз. Филип заметил, что это напоминает безумную игру в шахматы, и с ним сложно было не согласиться. В землях менее плодородных мы умерли бы с голоду, но Лимузен был богат коровами и овцами. По мере того как мы рыскали по стране, добыча делалась все более скудной, зато мы стали знатоками по части обнаружения укромных подвальчиков с овощами, сыром и ветчиной. Угрозы, а подчас и некоторые меры «убеждения» заставляли крестьян выдавать тайные убежища для скота.

Тем не менее весь лагерь облегченно выдохнул, когда к концу дня прискакал гонец на взмыленной лошади. Некоторое время спустя разнеслась весть о том, что король идет на юг во главе сильного войска и с ним – его сын Джефри. При них были две сотни рыцарей и по тысяче лучников и жандармов. Объединимся с такой армией, радостно говорили мы себе, и нам хватит сил, чтобы усмирить мятежников.

Роберт Фиц-Алдельм, Сапоги-Кулаки, тоже находился в войске Ричарда. Можно было полагать, что ему известно об обстоятельствах убийства брата в Саутгемптоне лишь в общих чертах, а о моей причастности к нему неизвестно вовсе. И тем не менее, боясь невзначай выдать себя, я избегал встреч с моим бывшим мучителем. Некоторое время мне удавалось не привлекать его взгляда, держа пониже голову, а в редких случаях, когда он заходил в шатер герцога, я находил себе какое-нибудь дело снаружи. По своей наивности я уже убедил себя, что мы можем так и не встретиться, что спустя три года он не узнает меня или его убьют в одной из стычек с мятежниками. Последний исход был бы самым предпочтительным, но этого, увы, не произошло.

Дороги наши, чего следовало ожидать, пересеклись, но не так, как я представлял.

На исходе одного длинного дня я помогал поить герцогских коней в лагере под Гранмоном. Со мной были Рис, Филип и Луи. Забота о лошадях больше не входила в мои обязанности, однако денек выдался славный: свежий, но не жаркий; самый воздух буквально дрожал в предчувствии лета. Накануне вечером мимо герцогского шатра промаршировал отряд лучников, и каждый тащил на палке связку серебристых форелей. Когда аромат жарящейся рыбы ударил в ноздри, мой живот принялся издавать громкие жалобы. В тот день мы с Филипом решили тоже попытать счастья в рыбной ловле. Луи преодолел свою заносчивость и присоединился к нам. Когда французский оруженосец переставал смотреть на нас свысока, он превращался в доброго товарища, остроглазого и остроумного.

Разомлев на солнышке, пока стреноженные кони щипали травку, я достал флягу с вином и пустил ее по кругу. Мы пребывали в отличном настроении. Все в мире было прекрасно. Мысль о том, чтобы наловить рыбки, а затем окунуться в реку, выглядела жутко привлекательной. Вскоре приедет король. Прослышав об опасности, мятежники отступили. Ходили слухи, что Генрих намерен собрать знать на совет и что бароны, страшась его возмездия, повинуются призыву.

Как ни странно, будущий мир не очень вдохновлял нас. Вслух об этом никто не говорил, но каждый из нас мечтал о рыцарстве, а война – лучший способ достичь этой цели. Я смотрел на Филипа и Луи, а думал о Джоне де Мандевиле. Из нас пятерых он желал этого сильнее всех; едва речь заходила о рыцарских шпорах, как в глазах его вспыхивал жадный блеск. Оставалось неясным, почему его до сих пор не произвели в рыцари – на мой взгляд, потому, что он был, как бы сказать… вялым. Надежным, да. Исполнительным, да. Храбрым, без сомнения. Но Джон не решался взяться за дело, пока не получит приказа. Он не пошел бы вместе со мной в Перигё, если бы я не склонил его к этому.