Лже-Нерон

   Однако за ворчливостью Теренция крылось больше  подлинного  озлобления, чем она предполагала. Теренции чувствовал, что стареет,  а  его  дарования все еще не оценены по заслугам. Что за  радость  -  играть  роль  великого человека   здесь,   среди   варваров,    перед    несколькими    грязными, необразованными ремесленниками! Ах, пора его цветения была там, в Риме!  С жгучей тоской думал он о часах, проведенных  на  Палатине.  Особенно  один случай рисовался ему, чем дальше, тем все чаще.  Однажды  император  Нерон ради потехи заставил горшечника Теренция  прочесть  вместо  себя  послание сенату. И вот горшечник Теренции стоит перед  сенаторами  в  императорской пурпурной мантии и читает послание императора безмолвным людям,  застывшим в смирении и покорности. Теперь, в Эдессе, это выступление  перед  сенатом казалось ему вершиной всей его жизни. Он  забыл,  как  жалко  трепетал  от страха, по крайней мере в начале своей речи, забыл, как у него подгибались колени, сосало под ложечкой, в животе поднялись колики. Он помнил  только, что во время речи уверенность его росла и крепла.  Он  видел  перед  собой благоговейные лица сенаторов, все приняли его за подлинного Нерона. Да так оно и было: он действительно был тогда Нероном.

   Трудно ему было  хранить  в  тайне  это  огромное  переживание,  но  он превозмог себя, он не доверил его даже Кайе. Не только потому,  что  такая болтливость грозила смертью, но прежде всего потому, что он боялся, как бы эта великая минута не утратила своего блеска, не потускнела, расскажи он о ней такому прозаическому человеку, как его жена. Кайя, конечно, увидела бы в его повести только наглую шутку,  которую  император  позволил  себе  по отношению к своему сенату, и опасность для самого Теренция, жалкого орудия этой шутки. Она увидела бы  в  нем  лишь  подражавшую  Нерону  обезьяну  и никогда не поняла бы, что в  тот  час,  перед  сенатом  он  был  подлинным Нероном. Поэтому он не  поддался  искушению,  ничего  не  рассказал  Кайе, стоически хранил молчание.

   Молчал он и в Эдессе. Но порой его слишком мучила тоска по  утраченному счастью. Тогда он уединялся и  вновь  разыгрывал  свое  выступление  перед сенатом. Он очень любил Лабиринт - громадный грот, высеченный в скале,  на берегу Скирта, с  бесчисленными  извилистыми  ходами,  с  хаосом  лестниц, галерей, пещер. Три тысячи таких пещер, по слухам, насчитывал Лабиринт,  и в самой последней, самой недоступной жил в древние времена безобразный сын бога-быка  Лабира,  тоже  наполовину  бог,  наполовину   бык,   питавшийся мальчиками и девочками, которых он насильно отбирал у народа. Впоследствии эти громадные подземелья служили гробницей для древних царей, и еще теперь жили там их тени. Тайна и ужас окружали Лабиринт, и тот, кто  неосторожно, не зная сложной системы ходов, осмеливался проникнуть слишком глубоко, мог не найти  дороги  обратно  и  погибнуть.  Теренций  любил  это  место,  он спускался вниз все глубже, величием и тайной  веяло  из  этой  глубины,  и постепенно он начал разбираться  в  хаосе  переходов  лучше,  чем  другие. Здесь, где бродили тени древних великих царей, он осмеливался  снова  быть Нероном - держал речь перед невидимым сенатом, и  когда  его  слова  глухо отдавались в пустоте, он чувствовал близость богов.

   Однажды играющие дети дерзнули углубиться  в  пещеру  дальше  обычного. Изнутри, из глубины, они услышали звуки глухого голоса и в ужасе  побежали обратно. С любопытством и страхом ждали они у входа. Но когда они  увидели вышедшего из пещеры горшечника Теренция,  напряженное  боязливое  ожидание разрядилось смехом, они стали передразнивать его, подражать его  величавой осанке, его важной походке, бежали за ним, потешались,  стараясь  говорить глубоким басом. В тот день Теренций, охваченный стыдом и отвращением,  так сильно почувствовал пустоту и безнадежность своей  теперешней  жизни,  что ему захотелось снова бежать в пещеру и там умереть.

   После этого происшествия он решил навсегда забыть Палатин. С  удвоенным усердием учил он наизусть классиков,  с  ожесточенной  энергией  занимался делами цеха и добился того, что воспоминание о Риме  возвращалось  к  нему все реже.

4. ДЕРГУНЧИК ВЫПРЯМЛЯЕТСЯ

   В конце апреля, во  время  обычной  инспекционной  поездки,  губернатор Цейон решил отправиться в Эдессу и сделать  смотр  римскому  гарнизону,  с пребыванием которого  городу  приходилось  мириться  в  силу  "договора  о дружбе", заключенного с римским императором.