Лжедмитрий

— Конечно, ваше преподобие, я мог бы выставить перед вами массу контрдоказательств, — сказал король. — Но не хочу повторяться. Впрочем, вы должны помнить мои доводы. Но вы представить себе не можете, какая буря негодования ждёт меня на сейме! Какие доказательства всего того, на что я никогда не решусь, уже измышляются и даже втайне готовы!

— Ваше величество! — сказал Рангони, уже отчётливо понимая, что победа в сражении, уподобившемся шахматной партии, начинает благоприятствовать ему. — Ваше величество! Победителей не судят.

— Победителей? — переспросил король. — Что послужит доказательством победы?

— Пока время, ваше величество, — уже почти пропел Рангони. — Только время. Надо отодвинуть как можно далее заседание сейма. Победа царевича в пределах Московского царства будет столь оглушительной, что его недоброжелателям останется развести руками!

Король в раздумье шагал по кабинету. Наконец остановился против фламандского пейзажа. Наверное, ему очень хотелось перенестись в страну, где люди заняты привычными постоянными трудами, где над головами день и ночь машут крыльями скрипучие мельницы. И где не надо задумываться над страшными вопросами. Не надо решать их спешно и почти в одиночку, принимая на себя величайшую ответственность.

— Но что скажете в подтверждение его обещаний? — обречённо спросил король. — Говорю на тот случай, если он действительно окажется тем, за кого себя выдаёт и за кого его принимают многие, в том числе и ваше преподобие. А если, не приведи Господи, его действия накличут на Речь Посполитую бедствия, о которых предупреждает канцлер Замойский?

Рангони подобный вопрос не застал врасплох.

— Всё будет подтверждено письменно и скреплено его подписями и печатью, — улыбнулся Рангони. — А многое уже готово.

Король тоскливо отвёл взгляд в сторону. Скользнул им по фламандскому пейзажу. Простые люди, там изображённые, по-прежнему наслаждались жизнью.

А Рангони уже был уверен: если и не удалось убедить короля, что в Кракове находится сын Ивана Грозного, то удалось убедить его в главном — выгода из всего этого получится несомненная.

Шахматное сражение обретало признаки перелома.

26

Шесть недель в Кракове показались шестью годами.

Андрей уже рвался назад, в Самбор. Он устал в каменном Кракове, с его высокими синими крышами и островерхими пышными костёлами. Его томили бесконечные красные стены и бесчисленные торговые лавки и лавчонки. Уже не радовали чудесные дворцы и надёжные за́мки, куда ведут подъёмные мосты. Не притягивал даже такой загадочный старинный Ягеллонский университет, куда ежедневно стекаются студенты в широких разноцветных плащах из заморского бархата, в квадратных шапках с длинными перьями, со шпагами под плащами и частенько даже со слугами, несущими за ними принадлежности для писания.

Андрею очень хотелось увидеть панну Марину. Хотелось поскорее приступить к делу, которое непременно должно вознести царевича на московский престол, а панну Марину сделать тамошнею царицею. Ради этого он, Андрей, и жил теперь на свете.

Уезжали из Кракова осыпанные нежными лепестками. В белой пене стояли городские сады. Город выглядел праздничным и нарядным, как никогда.

Князь Константин Вишневецкий отбыл с княгиней Урсулой и с многочисленной свитой днём раньше, поскольку получил известие, что на южных границах его воеводства показались, как то бывает почти каждой весною, татарские хищные отряды.

А пан Мнишек уезжал с гораздо большим числом людей, нежели приехал. Потому что нашлось уже немало воинов, которые твёрдо вознамерились поступить на службу к московскому царевичу.

Обоз пана Мнишека походил теперь скорее на войско, изготовившееся для похода. Помимо гусар из города Самбора, которые просто возвращались в свои казармы, за обозом следовали другие конники, которыми командовал ротмистр Станислав Борша. С этим молодым человеком сразу подружился его тёзка, молодой пан Мнишек, староста саноцкий. Они держались теперь рядом. Они гарцевали на одинаковых белых жеребцах, которым только отпусти поводья — так и полетят! Впрочем, таковыми казались и сами эти всадники. Молодой пан Мнишек решил участвовать в походе на Москву вместе с тёзкой и вместе со своим старым отцом.

Царевич пребывал в приподнятом настроении. Он был в серебристых рыцарских доспехах, в лёгкой бархатной шапочке с перьями и в красном широком плаще. На боку красовалась длинная сабля в вызолоченных ножнах. Он хотел предстать перед невестою достойным женихом.

Царевич ничего не рассказывал Андрею о том, что происходило с ним в Кракове в те моменты, когда паны уводили его с собою в дальние покои дворцов, монастырей, когда с ним беседовали бернардинцы, иезуиты, даже сам краковский епископ Бернард Мацеевский и краковский воевода Николай Зебжидовский. Когда он, царевич, становился отъединённым от своих московитов.

Царевич избегал о том заговаривать, хотя в обозе всем было известно, какие подарки получены им от короля. Андрей даже видел королевский красочный портрет, подаренный царевичу.