М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

— Не проходи безучастно, барин, ибо приближается день Страшного суда, и тогда ты пожалеешь, что не прислушался к гласу небесному. Трубы справедливости грянули, а люди, заложив уши свои грязью и мерзостью греховной, их не слышат. Прискачут на белых конях всадники с мечами огненными, а люди дивиться будут и не уразумеют, что всемогущий господь бог прислал их, дабы покарать мир, погрязший в грехах и скверне!

Титу застыл на месте, ошеломленный этим потоком слов и в особенности внешностью незнакомца.

— Ладно, ладно, дядюшка Антон, — вмешался Петре, — хватит, у них нет времени слушать твои выдумки.

— Это не выдумки, Петре, — возразил человек. — Только неразумные не сподобятся понять слово божье, ибо я не от себя говорю, не по своему разумению, а выполняю повеление сил небесных, которым ведомо все, что есть и чего нет.

— Ладно, ладно, дай тебе бог здоровья! — отмахнулся от него Петре и зашагал дальше.

Чуть отойдя, он пояснил Херделе, что убогий Антон был когда-то монахом, потом свихнулся, бежал из монастыря и вот уже много лет как несет всякую чушь и околесицу, а крестьяне его подкармливают.

Старое здание усадьбы в Леспези выглядело скромно, но гостеприимно. В обширном дворе, окруженном хозяйственными постройками, одиноко стоял кабриолет, в который была запряжена черная лошадь. В кабриолете сидел сын арендатора Платамону, с которым Титу познакомился, когда ходил по селу с учителем Драгошем. Юноша сообщил, что он здесь вместе с отцом, приехавшим по делам к Гогу Ионеску, владельцу поместья. Только он не захотел идти в дом, потому что деловые разговоры нагоняют на него скуку. Тем временем Петре попросил служанку доложить хозяевам, что к ним пожаловал гость из Амары. Девушка сразу же вернулась и пригласила Титу в комнаты. Еуджения приняла его ласково:

— Это вы?.. Очень, очень рада!

Ее радость была неподдельной. Еуджении было двадцать пять лет, она вышла замуж четыре года назад. Гогу Ионеску любил жену так же горячо, как в первые дни, и беспрекословно выполнял все ее желания, но он был почти в два раза старше Еуджении. Она не позволяла себе даже думать о других мужчинах, считая, что обязана быть мужу не только верной, но и бесконечно благодарной за его безграничную преданность. И все-таки порой ею овладевала странная тоска, которую не могли рассеять никакие светские удовольствия. Надина всегда над ней подшучивала и никак не могла взять в толк, как это такая красавица может быть счастлива с Гогу, который в последнее время даже стал красить волосы, лишь бы выглядеть моложе. Сама же Еуджения, хоть и усвоила повадки и манеры общества, в котором сейчас вращалась, в душе осталась дочерью сельского священника Пинти из Лекинци. Поэтому приход Титу будто возвратил ее на несколько минут в родной дом. Они поболтали о сестре Титу — Лауре и ее муже, брате Еуджении, — Джеордже, вспомнили Сынджеорз и множество людей и событий, связанных с родной Трансильванией. Затем, вернувшись к действительности, Еуджения грустно улыбнулась:

— Не понимаю, почему Гогу так долго задерживается со своим арендатором… Скажу ему, что вы пришли!

Она приоткрыла дверь. Из соседней комнаты сразу же раздался голос Гогу:

— Иду, иду, душенька… — Он вошел, еще в дверях заметил Титу и укоризненно продолжал: — Почему же ты мне ничего не сказала, птенчик мой? Я давно закончил расчеты с арендатором, и мы там болтали о политике!..

Гогу выглядел моложе, чем накануне, и был в прекрасном настроении. Он горячо пожал руку гостю, тут же попросил Платамону еще посидеть, пожурил его за какой-то обсчет и сказал, что, хотя тот заслуживает пожизненного заключения, он все-таки предлагает ему выпить чашечку черного кофе. Арендатор от души рассмеялся, но от кофе отказался, сославшись на то, что занят — у него еще дела в деревне. Кроме того, он обязан явиться к молодой барыне Надине, своей помещице. Титу он предложил подвезти его обратно в Амару.

— В таком случае задержитесь еще в деревне, — весело перебил его Гогу. — И не смейте соблазнять моих гостей своей таратайкой. Впрочем, уверяю вас, что Надина ничуть не жаждет любоваться вашей физиономией, она прекрасно знает, как вы ее обсчитываете.

Гогу проводил Платамону и сразу же возвратился, удовлетворенно потирая руки.

— Ну, теперь послушаем, что расскажет наш поэт!

Он подробно расспросил Титу о том, когда тот переехал в Румынию, чем он здесь занимается, как устроился. Выслушав рассказ гостя, Гогу возмутился, попросил извинить его и воскликнул:

— Что ж это такое — трансильванский поэт не находит себе в Румынии пристанища? Безобразие!.. Бедный юноша!..

Горячее сочувствие хозяев растрогало Титу, тем более что под конец Гогу патетически заявил:

— Прежде всего я прошу вас не расстраиваться. А во-вторых, заверяю вас, что лично приму все необходимые меры, чтобы поэт, принадлежащий к нашей семье, чувствовал себя в Румынии как у себя дома!.. Не так ли, душенька?.. — повернулся он к жене.

— Конечно! — прощебетала Еуджения. — Мы непременно должны что-нибудь для него сделать.

Когда Платамону вернулся за Титу, Гогу нашел новый предлог, чтобы поддеть арендатора: