— Я очень доволен. Наполеону не удалось осуществить в Эрфурте задуманного. Он не смог заставить Александра пообещать столь нужную ему помощь в борьбе с Австрией, и российский император вовсе не собирается разрывать отношения с Англией. Лесть и всевозможные обещания Наполеона принесли ему так же мало пользы, как и вспышки гнева. Александр даже послал австрийскому императору письмо, в котором рассеял все его опасения по поводу результатов этой встречи. — Взгляд Талейрана задумчиво устремился в пространство. — Он вел себя очень умно, наш сиятельный Александр. Был очень милым и уклончивым, скользким, как угорь, и на удивление дружелюбным. В его подходе ко всем проблемам была некая обтекаемость и неопределенность, напоминавшая собой полное одобрение, но не предполагавшая никаких обязательств. Именно такой была его реакция, когда незадолго до нашего отъезда Наполеон поручил мне официально информировать Александра о своих брачных планах.
Талейран взял мою руку и поднес ее к губам.
— Благодаря вашему замечательному слуху, мадам, я получил великолепную возможность уже в самом начале встречи в Эрфурте воздействовать на императора Александра и должным образом подготовить его. Используя ваши сведения, я смог представить Александру его «славного брата» в нужном мне свете, и все это с помощью аргументации. Мне не пришлось особенно останавливаться на столь деликатной теме, как брачные намерения Наполеона. То, что даже сам император Александр назвал «блестящим мезальянсом», который, по замыслу Наполеона, должен был из названого брата превратить его в фактического родственника, попросту не заслуживало серьезного рассмотрения. Я поддержал намерение Александра — точнее, я сам предложил это ему — не говорить Наполеону ни «да», ни «нет». В итоге правители расстались в высшей степени любезно, оставшись крайне довольными собой. На самом же деле все кончилось тем, что один из них ничего не отдал, а второй ничего не получил. Единственным реальным результатом этой встречи явилось взаимное недоверие. На этой почве еще предстоит появиться глубоким разногласиям между ними, которые будут определять будущее.
— А имя настоящего победителя в этой дипломатической дуэли — Талейран, — подытожила я.
Талейран поднялся и подошел к моему креслу.
— В таком случае, если я победитель, то своей победой я в значительной мере обязан вам, — заявил он. — И поэтому вы заслуживаете почетной награды. — С этими словами он достал из кармана камзола небольшую коробочку, обтянутую бархатом. — Позвольте мне, таким образом, воздать должное вашим чутким, внимательным и очаровательным ушкам. — Он открыл коробочку. На черной поверхности бархата лежали, поблескивая, изумительные жемчужные серьги каплевидной формы. От восхищения я потеряла дар речи. Талейран привлек меня к себе. — Прошу вас, мадам, снимите вашу одежду и наденьте эти жемчужины. Я хочу посмотреть, как они будут мерцать на вашей коже. Пока еще не ушло мое время, я хочу насладиться этой совершенной красотой.
Как оказалось, времени для наслаждений у нас оставалось не так уж много. Наполеон вновь напал на Испанию — на этот раз во главе двухсоттысячной армии — и вновь одержал победу. Теперь, когда он опять занял Мадрид, всю Европу вновь охватил страх, и это чувство испытывали теперь даже сами французы. В городах и деревнях Франции молодых мужчин и почти еще мальчиков забирали в солдаты, убеждая их в том, что это «большая честь и радость» — идти на войну вместе со своим императором. Новобранцев отправляли в качестве пушечного мяса на далекие от Франции поля сражений, где они должны были воевать и умирать непонятно за что, ибо идея завоевания мира была для них такой же чужой, как и земля, на которую они падали, обливаясь кровью. Как сообщил мне Фуше, по всей Франции скрывались более ста тысяч дезертиров, а самым ходовым товаром оставались поддельные медицинские свидетельства, удостоверявшие непригодность их владельца к военной службе. В стране была принята система семейного обязательства, в соответствии с которой по меньшей мере один человек в каждой семье обязывался идти на войну и умирать — за императора и его империю.