Мадам Казанова

Вечер проходил в веселой и непринужденной обстановке. Джеймс пристально наблюдал за Карло и за мной, но ничто не выдавало наших подлинных чувств. Мы просто беседовали, как старые друзья: Карло коротко описал положение на Корсике, а Джеймс гораздо более подробно говорил о жизни в Англии. Каждый из нас внимательно следил за остальными. Мы рассуждали о каких-то незначительных проблемах, за нас на самом деле говорили наши глаза, при этом каждый из нас думал о своем. Когда настало время прощаться, Джеймс благоразумно собрался домой, а Карло пообещал вскоре снова навестить меня.

Готовясь ко сну, я впервые за последнее время чувствовала себя спокойной и уверенной. Зачем идти на неоправданный риск, вступая в брачный союз с Уильямом Сэйнт-Элмом, если рядом есть верный и испытанный Карло? Я не сомневалась, что он все еще любит меня. И с этой приятной мыслью я заснула.

Карло стал регулярно бывать у меня. Я привыкла к сдержанному проявлению его дружеских чувств так же быстро, как когда-то в Корте. Его надежность и постоянная готовность помочь словно окутывали, согревали меня. Единственный, кому приходилось страдать из-за этого, был Джеймс. Ведь он должен был делать вид, что ничего не происходит, в то время как его права собственника зависели теперь от визитов Карло. Количество ночей, которые он мог бы провести со мной, сократилось, зато прибавилось вечеров, проведенных у меня Карло. Впрочем, Джеймс с обреченностью воспользовался ситуацией, в результате чего его супруга опять забеременела и решила ожидать появления ребенка в поместье Вудхолл-Парк.

Уильям Сэйнт-Элм также был предоставлен самому себе. Я так и не дала ему возможности выполнить указание матери и заставила ждать. Следует заметить, что он нисколько не возражал против уготованной ему роли смиренного воздыхателя, леди Гвендолин явно проявляла в этом вопросе гораздо большее нетерпение, чем он сам. Но и леди Гвендолин, и Уильям, и все остальные считали совершенно естественным, что Карло — как родственника и опекуна — можно встретить в моем доме утром, днем и вечером.

Сейчас я была увлечена Карло не меньше, чем тогда на Корсике, перед тем как стремительно появившийся на моем небосклоне Наполеон ослепил меня своим блеском и сбил с пути. Вначале мне не показалось странным, что Карло не интересуется, почему я живу в такой роскоши, откуда взялись все мои красивые наряды и драгоценности и вообще какие обстоятельства позволяют мне оставаться в этом доме. Его молчание удивляло меня, однако я сознательно старалась не думать об этом, поскольку меня смущала сама необходимость объяснений и признаний такого рода. В конце концов я выбросила все это из головы, предпочитая естественный ход событий. Мы никогда не говорили с Карло подробно о прошлом, я лишь рассказала ему то, что сочла возможным: о своем побеге из дома, о жизни во Франции и бегстве в Англию. При этом я ничего не приукрасила, хотя и оставила многое за рамками своего рассказа. По поводу прошлого Карло не задавал мне никаких вопросов, теперь его интересовало лишь настоящее и будущее. Он внес свое имя в официальный список эмигрантов и предоставил в распоряжение принявшей его страны весь свой политический и жизненный опыт, а также личные контакты с известными политическими деятелями. Он хорошо знал Францию и дореволюционного периода и послереволюционного, но, что еще более важно, он знал Наполеона. Карло способен был проанализировать характер Наполеона Бонапарта, указав способности и сильные стороны этого человека, мог предвидеть ход его мыслей. Если британским дипломатам приходилось иметь дело с темной лошадкой, то для Карло это был тот политик, которого он хорошо знал. Вскоре Карло Поццо ди Борго часто стал появляться в кабинете английского премьер-министра Уильяма Питта. Теперь с его мнением считались, к его советам внимательно прислушивались.

Пока Карло просвещал своих внимательных слушателей, он, сам того не замечая, проходил необходимую проверку и обучение. Дискуссии, в которых он участвовал, напоминали скорее экзамены и военную подготовку в полевых условиях, где прежде всего проверялась реакция человека, испытывались не только его умственные, но и физические возможности. Он то и дело отправлялся с друзьями на прогулку верхом — прогулки продолжались обычно до полного изнеможения — или под видом занятий спортом совершенствовался в фехтовании и стрельбе.

Подготовка Карло в какой-то мере напоминала то, что довелось пройти и мне, включая неприметность, замаскированность подобных занятий.

Джеймс, похоже, был в курсе дела, но обходил это молчанием. Когда я приперла его к стенке, он вынужден был признать существование вполне определенного плана.