Мадам Казанова

Пока Карло сидел, склонившись над своим письменным столом, и бился над решением разных сложных проблем, пока последние покупатели спешили домой вечерними переулками, а первые снежинки, кружась, медленно опускались на землю, я уже торопилась на улицу Химмельпфортгассе, где находился дворец князя Долгорукого.

24 декабря, прежде чем зажглись свечи, я стала любовницей князя. Это и было моим рождественским подарком ему.

А моим любовником наконец-то снова стал опытный мужчина, а не суетливый, неумелый юноша. Этот человек мог быть одновременно внимательным и жестоким, скромным и властным, благодарным и щедрым.

Вечером 24 декабря в Париже Наполеон отправился в своей карете в оперу, где должна была исполняться оратория Гайдна «Сотворение мира». Когда карета проезжала по узкому переулку, прямо позади нее прогремел мощный оглушительный взрыв. Семеро человек были убиты на месте и очень многие ранены. Окна кареты разлетелись на мелкие осколки, но сам Наполеон не получил ни единой царапины.

Об этой попытке покушения я узнала в день Рождества. Карло взволнованно сообщил мне:

— Покушавшимся удалось сбежать. Говорят, им заплатили английскими деньгами.

Я решила, что это действительно так, а вот кто эти люди, должен знать Брюс. Наверное, он ужасно расстроен тем, что добрые английские фунты стерлингов не помогли ему освободить мир от Бонапарта. Я закрыла глаза, чувствуя себя в полном изнеможении. Судьба не захотела помочь мне — бессмысленная, изматывающая борьба должна продолжаться. Карло не заметил охватившего меня отчаяния.

— Как рассказывают, Бонапарт произнес после этого лишь одну-единственную фразу: «Меня спасло Провидение».

Голос Карло долетал до меня словно издалека. Я заранее знала, о чем он скажет мне. Наполеон всегда умел обернуть все в свою пользу. Глубоко разочарованная, я подумала, что не стоит продолжать бессмысленную борьбу. Меня ужаснула мысль, что я обречена всю жизнь преследовать Наполеона, не в силах настичь его ни своей любовью, ни своей ненавистью.

Я продолжала изо всей силы давить себе на веки. Перед глазами вдруг возникли и начали вращаться красные и зеленые круги. Я так много вложила в это труда — так неужели же все напрасно?

— Ничего, скоро он совершит какую-нибудь ошибку, — произнесла я неожиданно, ища поддержку в собственном голосе. — Мы должны набраться терпения и ждать, ждать…

Мне всегда трудно давалась терпеливость, а сейчас еще труднее, чем когда-либо. Поклонение Наполеону распространилось далеко за пределы Франции; все осуждали попытку покушения на него. Общественное мнение считало, что Наполеон пытается принести Европе прочный мир, поэтому препятствующая ему в этом кучка заговорщиков всячески высмеивалась и подвергалась презрению.

Наполеон между тем стремился к тому, чтобы представители древних дворянских родов вернулись во Францию. Он заверял их в своей личной поддержке, обещал восстановление в прежних правах, возвращение земельных владений, титулов и всех почестей. Я лично не сомневалась в том, что таким путем он пытается обеспечить себе поддержку роялистов. Кроме того, самолюбию Наполеона явно льстит появление на его приемах людей с громкими титулами. Маркиз Морис де Монкур был одним из первых, кто попался на эту удочку. С раскрасневшимися от восторга щеками он повторял слова французских посланцев, разъезжающих по Европе:

— Бонапарта нам послало Провидение, чтобы возродить славу и мощь Франции. Сейчас он ведет через посредников переговоры с представителями королевской династии Бурбонов. С его помощью Франция восстанет из пепла и будет еще более сильной и прекрасной, чем раньше.

— Ты потерял голову, Морис, — увещевала я его. — Бонапарт и не подумает положить свою личную победу к ногам Бурбонов. В данный момент он находится под огнем сразу с двух сторон — якобинцев и роялистов. И будет водить за нос и тех, и других до тех пор, пока в них не отпадет надобность и пока он не утвердится настолько, что ни одна из партий уже не сможет выбить его из седла. Вот тогда-то всем им придется помогать Бонапарту, поскольку у них просто не останется иного выбора — они слишком глубоко увязнут к этому времени.

Морис ошарашенно посмотрел на меня.

— Да ты просто не понимаешь, в какие великие времена мы живем. А я понимаю и поэтому при первой же возможности отправлюсь обратно во Францию.

— Ты можешь отправиться куда угодно. И вообще делать все, что тебе захочется, — ответила я столь же резко. — Мне все равно.

Морис побледнел, и даже его губы еще сильнее побелели.

— Ты так изменилась, — проговорил он дрожащим голосом. — Разве ты больше меня не любишь?

Я посмотрела на него. Медового цвета глаза, бледные губы. Нет, этот человек слишком слаб, чтобы играть какую-то роль в моей жизни. Теперь ему будет лучше без меня, а мне без него.

— А я никогда тебя не любила, — сказала я с болью в сердце. — Ты просто был для меня удобным партнером на короткое время, вот и все. Но, как видишь, это время прошло. Наступили «великие времена».

Морис был по-настоящему потрясен.

— Ты такая странная… такая жестокая! — вскричал он.