Мадам «Нет»

А в России меня «объявили в розыск»: таким образом наши друзья выразили свое отношение к тому, что слишком редко видят меня здесь. Они сочинили и распечатали листовки по образцу милицейских – «Их разыскивает милиция» – и прикрепили их на стены, разложили на подоконниках и столах банкетного зала Дома актера, в котором в 1989 году отмечался мой юбилей. «Розыск» оказался для меня и всех присутствующих настоящим сюрпризом, и еще долгое время спустя знакомые просили у меня на память эту листовку.

Но, отставив шутки в сторону, могу сказать, что дома меня тоже не забывали, разнообразные предложения поступали не только из-за рубежа. Правда, от многого я отказывалась: и от фильмов, и от спектаклей, когда меня не устраивало то, что предлагали постановщики. Иногда отказывалась сразу, чувствовала – не «мое». Иногда – уже в процессе работы, когда выяснялось, что первоначальные режиссерские планы сильно расходятся с реальностью. Так я ушла со съемок фильма-балета «Фантазер», музыкального художественного фильма «Мэри Поппинс». Мне без конца звонили, что-то предлагали, но или тема не интересовала, или какие-то сомнения возникали.

Сумел уговорить меня Александр Парра – я начала с ним репетировать «Песнь песней», драматический спектакль по Библии. Но претерпел Парра из-за меня очень много! Откуда у него взялось такое упорство, такая убежденность? Я ведь долго сопротивлялась, сомневалась, отказывалась, но у Александра Владимировича хватило долготерпения, и я в эту работу постепенно-постепенно вошла и поверила.

Конечно, «Песнь песней» – самый сложный и самый рискованный из моих драматических опытов. Моноспектакль, огромное напряжение, нужно одной удерживать внимание зала в течение всего спектакля. В отличие от киносъемок, здесь нет возможности что-то повторить или переделать, если вдруг собьешься. Нельзя передохнуть, уйдя за кулисы, вновь собраться с силами, пока выступает партнер. Одна на сцене – это колоссальное внутреннее напряжение, сильнейшая эмоциональная отдача! И конечно, сама литературная основа, Священное Писание, чрезвычайно сложна для исполнения. Я уже не говорю о том, как невероятно трудно оказалось выучить весь огромный текст с бесконечными вариациями одной темы, переходами, оттенками, повторами: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя…» Труден он и для восприятия: мы отвыкли от такого многозначного, глубокого языка. Спектакль требовал «работы души» не только от актрисы, но и от зрителя.

На премьере, состоявшейся 27 апреля 1990 года на сцене Московского киноцентра, я пребывала просто в полуобморочном состоянии от страха! Добавляло забот еще и модернистское оформление сцены – огромные, полупрозрачные шары, среди которых я, по замыслу режиссера, бродила, сидела, лежала, стояла на коленях (а шары, словно фантастические живые существа, все норовили вывернуться из-под моих рук или выскользнуть из-под ног, так что я теряла равновесие). И конечно, именно на премьере один из шаров громко затрещал от моего неловкого прикосновения. Ну, тут меня охватило единственное желание – быстренько уползти за кулисы… А уж что творилось с текстом – даже вспомнить не могу! Одна знакомая потом рассказала, что все время с ужасом считала, сколько раз я сбилась: «Один раз сбилась, два, три… восемь…» Я удивилась: «Всего только восемь?!»… Но постепенно я осваивалась в спектакле, начинала легче дышать, все глубже входить в образ. Так всегда бывает: начиная новую работу, чувствуешь, что ничего не умеешь, не знаешь, но спектакль живет, развивается, а ты «врастаешь» в него и вместе с ним обретаешь свободу самовыражения…