Маэстро, точите лопату!

Нет конца этому перечню мрачных анекдотов. А бандиты забирают все круче. И когда в зарослях десять егерей окружают десятерых браконьеров, предлагая им сдать оружие, сто браконьеров близ села Хармандали окружают егерей и упирают им в грудь стволы своих дробовиков чудовищного калибра, такого калибра, что в гильзах впору солить огурцы.

Приходится отступать на суше.

Приходится отступать на море, где налетчики коллективной облавой, с моторами «Вихрь» и прожекторами, бьют все живое, и только утки-поганки, смелые от сознания своей несъедобности, плавают в камышах.

За год браконьерские шайки уничтожают до трехсот тысяч птиц — полное удовлетворение дикорастущих потребностей.

И, урезанные кругом в правах и возможностях, слушают канонаду Володя Вольфсон, Симон Гигашвили, Сейфулла Алекперов — смелые, по большому, по гамлетовскому счету честные, но неполномочные люди.

* * *

Вот и все. Остается написать адрес и задать вопрос: МОСКВА, ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ОХРАНЫ ПРИРОДЫ, УПРАВЛЕНИЕ ОХРАНЫ ЗАПОВЕДНИКОВ. УВАЖАЕМЫЕ ТОВАРИЩИ! ЗАПОВЕДНИК КЗЫЛ-АГАЧ БЕСПРАВЕН, БЕДЕН И НИКЕМ НЕ ЛЮБИМ. ВЫ ПЯТНАДЦАТЫЙ ЕГО ПОПЕЧИТЕЛЬ. НО ПЯТНАДЦАТАЯ ЛЮБОВЬ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРВОЙ?

ВУНДЕРКИНДЫ

Что поставим мы у истоков темы?

У истоков темы надо поставить Одессу.

В то время приморский город еще не ходил в героях и значился пересмешником Российской империи.

Две специальности были у города: пшеница и вундеркинды. Пшеница поставлялась на экспорт, вундеркинды — на экспорт и на внутренний рынок.

В славном городе не глохли таланты. Разворошим историю, и история скажет нам: Нижний Новгород запятнан по этой части, но никак не Одесса. Ибо в Нижнем Новгороде произошел этот случай. Двое отроков явились поступать в хоровую капеллу. Инспектор велел им прокашляться и начать.

Из этих отроков приняли в хор одного. Звали его Алексей Пешков (впоследствии Максим Горький). Второго, по имени Федор Шаляпин, отсеяли ввиду неподачи надежд.

Будем кратки: Нижний Новгород достаточно не разбирался в детях. Нижний Новгород не имел своего профессора Столярского.

Ныне немногое известно о великом одесском профессоре. Сохранилась фотография: он на борту парохода «Ратьковъ — Рож-новъ» рядом с дамой в полувуали, а также знаменитое заявление в Одесский губком: «Прошу властей отремонтировать в Столярского автомобиле калитку».

И мало кто знает, что именно этот чудаковатый старец воспитал человечеству почти всех скрипичных гениев двадцатого века.

Пропитанная скепсисом и критической мыслью Одесса не признавала авторитетов. Но редакция не получит ни одного ругательного письма or одесситов со стажем, если сказать: два непререкаемых авторитета были в городе: окулист профессор Филатов и педагог профессор Столярский.

Все причерноморские мамы, умыв дитя, надев ему на нос продукцию профессора Филатова и поправив на шляпке гроздь вишен, теребили звонок у заветных дверей. Дверь открывалась, и дитя, дрожа всем непрочным каркасиком тела, представало перед великим профессором.

Великий профессор был не слишком задавлен культурой эпох. Вместо слова «триумф», например, он всегда говорил «тримуф» и был убежден, что в слове «самообразование» неправильно писать два «о» подряд и какое-нибудь из «о», очевидно же, «а».

Но распознать гениальность в ребенке он умел, как никто. Он отсеивал сотни мальчиков, виртуозно владеющих скрипкой, и по неясным скрипичной общественности факторам брал под крылышко невыразительных пиликальщиков. Ну, например, мальчика Давида по фамилии Ойстрах.

И родители отсеянных мальчиков не роптали, не давили профессора связями с Русским для внешней торговли банком, не жаловались в городскую управу и градоначальнику, что «зарезан светлый талант России», как это сплошь и рядом бывает теперь. Родители соглашались: Столярский знает. Столярский — бог.

А он делал свое дело, и когда его ученики разошлись по всему свету, а он лишь получал сведения, что его ученики повернули к себе все медальное золото мира, он говорил:

— Закономерный тримуф.

Но тут прошло несколько лет без музыки. За эти несколько лет 2. Библиотека Крокодила № 20, утвердилась новая точка отсчета времени в молодом государстве. И молодая педагогика государства, влезши в горнило большой перестройки, долго плутала в неориентированном дымном горниле. Были загибы, заскоки, уклоны, побочное лупцевание литературных стилей Корнея Чуковского:

— Надо, товарищи, критиковать как стили, так и Чуковского! Откритиковали — выступили на борьбу с вундеркиндом. Предали анафеме.

Конечно, тяжело: выдать одаренность ребенка за негармоничное развитие личности. Но ничего, покусились. Опрокинули выяви-тельные теории по маленьким гениям. Дошли до теорий Столярского, озадачились, погрызли ноготь, сказали:

— Надо, товарищи, критиковать как теории, так и Столярского!

А время, конечно, шло. И настал час, когда педагогика вылезла из горнила, прошла. Вычеркнули из меню Корнея Чуковского, раздался вполне трезвый голос:

— Открывать одаренных детей!