Мафия

— Меня обобрали. Буквально за три дня до выезда.

— Как? — насторожился я. — Кто?

— Работник милиции. Нагрянул поздно вечером, как снег на голову. В форме, с погонами. Предъявил красную книжечку. И знаете, что сказал? Будто бы я кое-что из дорогих вещей, имевшихся в доме, купила у воров… Нет, вы можете себе представить, чтобы мне сказать такое?!

— Ну и что дальше? — нетерпеливо спросил я.

— Я, конечно, страшно разволновалась, — продолжила пассажирка. — Зачем мне покупать у воров, когда мой первый муж, да будет ему земля пухом, оставил мне такие антикварные штуки, которые не стыдно держать в доме самого Ротшильда!.. Я о себе всегда думала, что умная женщина. Боже, как я ошибалась! Словно последняя дура, выложила перед этим милиционером все свои драгоценности. Стала объяснять, откуда что взялось. Колье и диадему носила еще прабабушка мужа. Врать не буду, но фамилию Гринберг знали в Москве и Санкт-Петербурге. Прадед моего Абраши лечил весь высший свет. А те изумрудные подвески и браслеты с амстердамскими алмазами дед мужа купил для своей жены в самой Голландии… Но особенно я дорожила перстнем, который мне надела на руку покойница свекровь, царство ей небесное… — Фаина Моисеевна тяжело вздохнула. — Но Бог с ним, что это стоит сумасшедших денег! Вы бы знали, как поступил со мной этот бандит!

— Какой бандит? — не понял я.

— Тот милиционер затолкал меня, простите, в туалет, забрал самое ценное и был таков! А что сказал при этом — страшно вспомнить!

— Что именно? — уточнил я.

— Смотри, говорит, жидовка, заявишь — не видать тебе Израиля как своих ушей!

— Фамилию милиционера помните?

— От страха я даже забыла в то время, как звать меня саму…

— А в каком звании?

— Честное слово, не разбираюсь, — призналась Гринберг. — Не то две звездочки, не то три. А может, и четыре…

— Но ведь он показывал вам удостоверение?

— С таким же успехом мог показать не мне, а стене… Вы ж понимаете, в каком я была состоянии. Два часа просидела в туалете. Стучала, кричала — никто не слышал. Хорошо, пришла сестра… Я хотела тут же позвонить куда следует, но она на коленях просила меня не делать этого. Пусть, говорит, подавится! Чтобы его детям было так же плохо, как он сделал нам!..

— И все-таки вы зря послушались сестру, — сказал я.

— Ну да! Стали бы разбираться, вызывать, следствие вести.

— Ну и что?

— Как что? — удивилась Гринберг. — Мне вот тогда и объяснили, если я пойду к вам, если возбудят дело, то сиди, жди, когда кончится следствие. Значит, долгожданную визу коту под хвост… Я же мечтала только об одном — поскорее сесть в самолет… Помяните мое слово, мои драгоценности тому негодяю счастья не принесут.

— И на какую примерно сумму он забрал?

— Тысяч на триста. Ведь каждая вещь — уникальная.

— Триста тысяч? — покачал я головой. — На вашем месте я бы так дело не оставил. Еще не поздно….

— Нет-нет! Здоровье дороже. — Фаина Моисеевна вздохнула. — Жаль, правда, сестру, хотела ей все оставить. У Сонечки пенсия по инвалидности всего восемьдесят рублей, лежит в параличе…

— Хотя бы о ней подумали.

— Захар Петрович, — печально улыбнулась Гринберг, — зачем мне инфаркт? Сами знаете, сколько это будет стоить нервов… Буду помогать и так…

Мы подъехали к воротам морского порта. К нам тут же подскочил носильщик в тележкой.

— Счастливого пути, — пожелал я бывшей соотечественнице.

— Спасибо, Захар Петрович. А вам — счастливо оставаться, — растроганно проговорила та. — Поспею домой к Рождеству. Это у нас самый почитаемый праздник.

Она пошла вслед за носильщиком, но еще раз обернулась, помахала рукой. Скорее не мне, а стране, которую, несомненно, держала в сердце.

Я сел за руль, завел двигатель. И выключил. Рассказанное Гринберг не давало покоя. Надо было что-то предпринимать.

Буквально в двух шагах стояла будка телефона-автомата. Я зашел в нее, набрал номер Гуркова. Секретарь Оля, доставшаяся ему по наследству от меня, сразу узнала мой голос.

— У Алексея Алексеевича совещание, — извиняющимся тоном проговорила она. — Может быть, позвоните попозже, Захар Петрович?

Не могу. Дело не терпит отлагательства.

— Хорошо, попробую соединить…

Прошло минуты две, прежде чем прокурор области взял трубку.

— Алексей Алексеевич, срочно пришлите на мор-вокзал следователя, — сказал я после взаимного приветствия.

— Зачем? — недовольно откликнулся мой преемник. Я постарался как можно короче передать ему содержание разговора о Гринберг.

— Захар Петрович, вы — как мальчишка, ей-богу, — сделал мне внушение Гурков. — Для чего нам лишняя головная боль? Тем более эта женщина, как я понял, ворошить старое не намерена…

«В своем репертуаре!» — разозлился я про себя и прервал разговор, лихорадочно соображая, что делать дальше.

Рунов! Вот к кому нужно стучаться! Он поймет. Я тут же набрал его номер. Ответил его помощник:

— Анатолий Филиппович в отъезде, будет только завтра. Что ему передать?

— Сам свяжусь с ним…

Я выскочил из будки и бросился к воротам порта. Надо успеть кое-что выяснить, пока потерпевшая не отбыла за границу. Я подбежал к носильщикам, курившим в ожидании пассажиров.