– Тогда пойдемте в лабораторию.
Я кивнул, ощущая себя подлецом. Меньшее зло, высшее благо, чтоб его…
Взгляд Тильды жег затылок.
– Ну же, мейстер! – повторила культистка. – Давайте попробуем еще раз!
То, что Каррингтон именовала «лабораторией», я бы скорее назвал «мастерской по изготовлению артефактов». Рунические раскладки, таблицы привязок к зодиакальному кругу, доски и мел для предварительных расчетов.
И рядом же инструменты, маткомпоненты, медные заготовки для скрижалей.
– Пять минут, хорошо? – попросил я. – Мне надо сосредоточиться.
Она кивнула.
Я уставился на цепочку рун, пытаясь то ли запомнить последовательность, то ли понять принцип ее действия.
Выучить или развернуть составленное на огаме заклинание четвертого порядка за пять минут? Да, знаю, я мечтатель.
Сейчас бы перо и бумагу. И хотя бы двадцать минут времени. Доктор Каррингтон, нет слов, роскошная женщина, но ее присутствие становится неуместным.
Она тоже склонилась над медной пластиной с гравировкой. Затылок, упакованный в смешной рогатый чепец, маячил перед глазами, отвлекал, мешал сосредоточиться. Всего один достаточно сильный удар – и у меня будет столько времени, сколько потребуется… А потом можно вернуться в комнату с клетками. И спросить Тильду фрой Атли, что она забыла в этом мрачном местечке.
Я знал, что не сделаю этого. Рано.
Но так хотелось.
– Готовы? – спросила культистка.
– Не уверен.
Она положила руку мне на плечо, и оставалось порадоваться, что иллюзиям Мастера Бринн не страшны прикосновения:
– Сейчас все получится. Я в вас верю.
Я хмыкнул и протянул раскрытые руки к пластине.
Ничего не получится.
И не могло получиться, раз уж моя тень запечатана по ту сторону зеркала. Чтобы зарядить руническое заклинание, требуется магия. Магия, недоступная даже обычным людям. А человек без тени – меньше, чем просто человек.
Как фэйри без предназначения.
Эмма нахмурилась:
– Не пойму, в чем дело. Что-то случилось, мейстер?
– Это из-за болезни. Не привык работать только через пассы, – наугад ответил я.
Лицо женщины разгладилось.
– Что же делать?
– Я возьму ее домой. Постараюсь разобраться.
С минуту Каррингтон сверлила меня недоверчивым и изумленным взглядом, а потом взорвалась:
– Просперо, вы же знаете устав! Ничего не выносим из лаборатории!
– Я просто предложил.
– Да что с вами сегодня?!
– Так проще и быстрее. – Я взглянул на ее дышащее возмущением лицо и не удержался: – Кстати, для чего эта часть заклинания?
С доктором Каррингтон было приятно иметь дело. Она так эмоционально реагировала на все. Вот и сейчас ее лицо послушно отобразило сначала изумление, потом неверие и наконец жалость:
– Это уловитель для первичного преобразования, Просперо, – сочувственно, точно разговаривала с убогим, сказала она. – Помните, мы составляли формулу еще три недели назад? Вы сказали, если использовать трехчастную структуру, оно не заработает.
Я кивнул и покосился на заклинание. Трехчастное. Правильно, нечего слушать паникеров.
– Так я возьму его?
– Нет, не возьмете.
– Да ладно вам, Эмма. Нельзя так фанатично следовать правилам, это вредно сказывается на цвете лица. Я посижу с ней пару дней, и у вас будет заряженная скрижаль.
Все же надо сдерживать порывы души. Озадаченное выражение на лице доктора подсказало, что Гарутти не имел привычки шутить за работой.
– Я против такого риска.
Мы препирались минут пять, и мне почти удалось ее убедить, когда наш спор прервал скрип двери.
Эмма поспешно вскочила:
– Мистер Найтвуд!
Я оглядел вошедшего со вполне понятной неприязнью. У некоторых просто талант приходить не вовремя.
Немолод, но крепок. Массивное лицо, густые волосы с проседью, ухоженная кучерявая борода. Похож на большого черного жука.
Общее впечатление солидности портил бегающий взгляд. И я был почти уверен – он здорово чего-то испугался. Сразу как вошел в комнату.
Испугался, а потом разозлился.
Я дождался, пока Найтвуд расцелует пальчики доктору Каррингтон, и пожал ему руку.
– Просперо! Эмма говорила, ты заболел.
– Выздоровел.
– Хорошо, – его кислая мина оспаривала это утверждение. – Нам надо поговорить, – покосился на женщину и уточнил: – Наедине.
Она поняла намек:
– Я буду в операционной.
Дверь за ней Найтвуд закрыл самолично. Проверил – не подслушивает ли кто с той стороны, затем опустил тяжелый засов.
Обернулся и уставился на меня с откровенным подозрением:
– Где бумаги?
– Бумаги?
– Бумаги, Просперо. Ты отдашь их мне. Знаешь, что случилось с доктором?
Я совершенно не представлял, о чем речь, поэтому попробовал закосить под дурачка:
– Кажется, с Эммой все в порядке.
У Найтвуда дернулся левый глаз:
– Считаешь себя самым умным?
Вообще-то я и правда считал. И не «самым», а просто умным. Но он-то как об этом догадался?
И знать бы, что за делишки связывали его с покойным Гарутти? Не похоже, что они были друзьями.
– Странный вопрос. Чем он вызван?
Он неприятно улыбнулся и продолжал все так же – негромко, но с отчетливой угрозой в голосе, медленно наступая: