Магеддо. Виртуальный роман

Те прекрасно знали и любили младшего брата, частенько передавали ему игрушки и презенты – от дорогих Денисовых, до маленьких от Тимура и Анны-, но Тимур как-то застеснялся, а Денис пожал плечами в растерянности. Приняв крещение не так давно, по настоянию или скорее приказу отца, он явно на такую роль не годился. В чем честно признался. Зато неожиданно вызвался Егор, к радости Михаила. Их с Егором связывали какие-то особые отношения, когда многое было понятным друг другу с полуслова или вообще без слов. Мало того, оказалось, что Егор досконально знает все правила, множество молитв и приятно удивил на крещении не только всех свидетелей, но и батюшку. Так друзья узнали Егора с другой стороны. Что заставило всех еще больше уважать его, а Ване подарило настоящего, а не названного или назначенного крёстного.

Эта маленькая жизнь

Совершенно «добила» маму и Михаила, сцена, когда Ваня, едва начав ходить и внятно произносить отдельные слова, остановился у портрета – фотографии отца, висевшего на стене. В парадной форме и орденах. Малыш долго рассматривал портрет, а потом отчётливо произнес: «Папа», вздохнул, и послал фотографии подобие воздушного поцелуя…

Мама охнула и выбежала из комнаты, сдерживая рыдания, а Михаил сгреб малыша в охапку и долго сидел с притихшим братом на руках, тихо улыбаясь и не замечая, как по его щекам скатываются редкие слезы. Потом пришла бледная мама и обняла их обоих. Через минуту Ваня потихоньку выскользнул из их объятий и уселся на ковре, разбираясь с парочкой новых, блестящих «мичиков». Он был ребенком, ему хотелось играть. Мама и Михаил же еще долго сидели на диване, молча и тихо улыбаясь малышу в ответ на его взгляды и смешную мимику.

Жизнь продолжалась. Она стала другой, новой, но это была именно жизнь, а не существование. Все изменил маленький человечек, ставший родным для двух почти отчаявшихся, больших и взрослых людей.

Статья восьмая

Москва

Дед и внук. Былое и думы. Как и для чего начинать новую жизнь, когда первая уже прожита. Григорий Петрович и его КОДИ.

Деда, тавай!

Впрочем, изменил Ваня жизнь не только маме и Михаилу. В один из выходных дней Михаил захотел взять малыша с собою к деду. Мама молча кивнула, и они поехали. Едва зайдя в квартиру, Иван тут же подошел к сидящему на кровати старику, остановился в метре от него и стал рассматривать морщинистое лицо Григория Петровича. Старик тоже смотрел на малыша, откинувшись на подушки. Закончив осмотр, Ваня улыбнулся и подошел к старику:

– Тавай, деда… – протянул ручку к нему Ваня и старик прямо-таки засветился изнутри, как лампочка в плафоне бра над его кроватью.

Через месяц титанических усилий под присмотром жесткой, решительной сиделки он уже передвигался с помощью специальных «ходунков» по квартире. Еще через два – опираясь на палочку. Вскоре сиделка стала не нужна: Григорий Петрович добирался до кухни и туалета сам. На улицу он, впрочем, все равно не выходил, но в этом не было необходимости. Ел он мало, а раз в неделю Михаил приносил приготовленную мамой домашнюю еду, чего старику вполне хватало. Утром он варил кашу, вечером пил кефир и йогурты. Плохим сопутствующим фактом стал тот, что он снова начал курить, но, как говорится, не без этого. Тем более что без сигареты работать старик не мог, а теперь он вновь собирался именно работать.

Вопросы без ответов

Могучий интеллект Григория Петровича изначально не дал ему погрузиться в серое болотце удовлетворенного полубезумия, характерного для многих инсультников. После пережитого шока-перехода от здорового и активного к схожему с растительным состоянию, когда человек просто ест и спит многие не то чтобы удовлетворялись, но успокаивались своим новым положением. Григорий Петрович же задавал вопросы. Себе и ещё кому-то.

Он постоянно спрашивал: За что? Особенно после смерти жены, которая, он знал, не вынесла двух ударов сразу: смерти сына и его болезни. Даже не болезни – все болеют, а этого его состояния. Беспомощности некогда сильного, уверенного в себе хоть и старого мужчины. Лежа длинными, одинокими ночами он с надеждой звал смерть. А пока она не пришла, он думал: Уделали меня, как Бог черепаху. Почему? Может быть, он великий грешник? Он вновь и вновь прокручивал свою жизнь, проживал ее. Воспоминания шли нескончаемой чередой: из глубокого детства, день за днем, час за часом…

Исповедальня