Магическая Прага

Вошло в традицию, что на похоронах любого профессора Карлова университета присутствовали декан и секретарь факультета, к которому принадлежал умерший, и несли его знаки отличия. За упряжкой из двух коней, которая из морга на Ольшанское кладбище везла телегу с гробом Гульберта-Угера, в тогах шествовали представители юридического факультета, а секретарь в бархатной алой мантии с обшивкой из горностая держал золотую цепь на подушечке из парчи, а также монахи из больницы сестер милосердия, а в отдалении шел весь “батальон”, толпа рыдающих нищих, один из которых, как писал Майринк, был даже оборванец, одетый в газетную бумагу, подвязанную бечевкой.

Майринк рассказывает, что, по завещанию Гульберта, каждый “батальонщик” каждый день получал бесплатно в “Лойзичеке” суп из таза, напоминающего огромную миску. На самом деле после смерти Угера “Батальон” распался, а его приспешники отдали Богу душу либо от крайней нужды, либо из-за алкоголизма. Кабачок вскоре был закрыт под предлогом “оздоровления” нации и, словно от меча истребляющего все на своем пути ангела, был стерт с лица земли.

Глава 91

Гульберт-Угер стал ключевой фигурой пражской мифологии. Легенды умножили в тысячи раз трагичность его истории. В основном распространителем истории Гульберта-Угера стал актер и фолк-певец Франтишек Леопольд Шмидт, в его единственном представлении “Батальон”, в котором он исполнял роль доктора Унгра (Угера), “короля бродяг”[1244].

Шмидт (1848–1915) открыл первое в Праге кафе-шантан в трактире “У белого лебедя”, нечто вроде кабаре и кустарного театра, о нем помнят до сих пор, потому что это место связано с именем Аполлинера. Он карикатурно изображал разных людей, персонажей из старой Праги, “простодушных повес”, а особенно хулиганов. На голову криво нахлобучивал берет, а в зубы вставлял сигарету. Его комедийные сценки изображали целую ватагу мошенников, бандитов, “философов” дна, проституток, героев забегаловок: и этим объясняется его живой интерес к судьбе Угера.

“Батальон” Шмидта, “картинка мира алкоголиков” с едва уловимым пафосом описывает ту “гнусную берлогу”, считая, что жизнь преступности в то время была чище, чем приукрашенная жизнь честного люда. Тщетно коллеги пытаются вытащить его из этой клоаки: Унгра воротит от разнообразных форм мошенничества порядочных людей, он снова и снова погрязает в этом отвратительном царстве нищеты, мучавшемся из-за его отсутствия.

Шмидт через мучительное разочарование падшего юриста передает часть собственных страданий несчастного бродяги, втянутого в мелочную жизнь пивных. В его комедийных сценках содержатся все те же слезливые приемы, характерные для сиротливых этюдов в xix веке: обязательно должна быть встреча с уличной женщиной с чахоточным ребенком. Сидя на бочке, уставившись в пустоту, Унгр-Шмидт от всего сердца сочувственно вздыхал, видя несчастного пьянчугу, в глазах которого двоились фонари, он напевал дрожащим голосом столь грустную песню, что израненные души не могли сдержать слез.

Ах, все уже в грязи,Тяжелой оказалась попытка,Как младенец, я плачу,

Но зачем мне это?Солнце уже погасло,Моя любовь прошла,Пусть Бог тебя накажет

За то, что оставил ты меня[1245].

В другой весьма посредственной одноактной комедии “Командир «Батальона»” Йозефа Хайса-Тынецкого (1885–1964) Угер, оказавшийся в приюте “На Карлове”, поочередно играет на органе то подобные песенки, то церковные мелодии. Юрист, побеждая здесь ностальгию по кабаку, изо всех сил старается освободиться и вернуться к размеренной жизни в надежде, что вновь придет та, что его предала и променяла на офицерские погоны. Но женщина отказывается вернуться к нему, и Угер, в безумстве разразившись хохотом, сорвав с себя галстук и воротник, проклинает благовоспитанное общество с его “безгрешным обликом” и “моральным обличьем”[1246].

В легенде сохранилось несколько имен бедолаг из этой харчевни из окружения Угера. Вспомним некоторых персонажей из его верных оруженосцев. Верзила с плоским, словно башмак, носом, который продавал ножницы и, занимаясь анатомией, “переделывал природу”: перекрашивал живых птиц, чтобы придать им больше блеска, переставлял кожу одного животного другому, превращал воробьев в желтых канареек, а мышей в кротов и белок, а затем сбывал их на блошиных рынках как “чудеса природы”, и задолго до Гашека с его Швейком вылавливал на улицах бездомных собак, придумывал им родословную и продавал их дуракам на рынках. Вондра, плечистый свинцовый бугай с красным носом и усами, как у военного, загнутыми, словно хвост у тарантула, в красках расписывал свою службу наемным солдатом в папских войсках. Старшина Первого батальона настолько героически боролся с Пьемонтом, что заработал серебряную медаль, которую потом променял на персиковую настойку.