Магическая Прага

Наследственное сумасшествие было у него в роду, спесивую гордость он приобрел во времена своей испанской молодости, из-за перенесенных унижений, а еще – незаживающий свищ подозрений, комплекс оскорбленного величия, боязнь турок, амбициозный брат Матиаш и небесные силы – все эти факторы усугубляли меланхолию, что сгущалась и пылала в его крови.

Часто обуреваемый любовным пылом, Рудольф искал утешения в сладострастных объятиях прекрасных толстушек[528]. Он так и не вступил в брак из-за нерешительности

[529], а также потому, что, согласно гороскопу, его должен был свергнуть с трона законный наследник. Но он утешался с целой армией любовниц. Дольше других продержалась в его алькове Катаржина Страдова, дочь придворного антиквара Якопо Страда, родившая ему шестерых детей (трех сыновей и трех дочерей), одним из которых был дон Юлиус, что, прожив похотливую и бурную жизнь, погиб, как принято считать, в замке Крумлова, двадцати трех лет от роду[530].

Дона Юлиуса (на самом деле его звали дон Цезарь Австрийский, или маркиз Юлий) – этот сосуд греха, а следовательно лакомое блюдо для авторов романтических драм – вспоминают в связи со зверским убийством его последней любовницы, дочери цирюльника из Крумлова. После того как он зарезал любовницу и тщательно расчленил ее тело на кровати, словно исполняя некий ритуал, и разбросал куски его по всей комнате, он устроил торжественные похороны с погребальной процессией из клира и слуг в траурных одеждах, с факелами[531]

. “В грязи омерзительных страстей плещется твоя душа, – кричит ему Рудольф в “Магелоне” Коларжа, – мрачный рой из ста гнусных пороков кишит в тебе, подобно ящерицам в черепе дьявола”[532].

Глава 30

С течением времени паранойя Рудольфа усугублялась. Его обуревали черные мысли и мрачные настроения. Не помогали травяные отвары, слабительные, настойки из винного камня, глаза речного рака и порошок из оленьих рогов. Он не доверял папскому нунцию и всей курии, но терпел их подстрекательства к наследованию трона. Его утомляли псалмодии и литании градчанских капуцинов, которых он считал секретными агентами своих преследователей[533].

Он боялся иезуитов и членов любых орденов еще и потому, что другой гороскоп предрекал: он будет убит монахом, подобно французскому королю Генриху III Валуа. Рудольф плохо отзывался о папе римском, избегал месс и церковных обрядов, один вид креста вызывал у него истерические припадки[534]. Возможно, отсюда в чешской литературе и пражской культуре столь часто встречается мотив Страстей и тревожащей красоты Христа, пригвожденного на жесткое древо креста. Ходили слухи, что Рудольф одержим дьяволом, околдован любовными напитками. Вот почему в “Магелоне” он повторяет, словно экзорцизмы: “Patibulum, Patibulum” (лат

. “виселица, виселица”).

Литература преувеличила и коварство придворных, что толпились вокруг Рудольфа. Недоброжелательные легенды особо ссосредоточиваются на бесстыжем Филиппе Ланге из Лангенфельса, обращенном еврее, бедняке по происхождению, который ради осуществления своих гнусных намерений не гнушался прибегать к помощи банды грабителей. Он даже имел собственную алхимическую лабораторию, хотя разбогател не на превращениях, а вымогая подарки у просителей и обкрадывая императорскую казну.

Но не вечно радоваться жене вора. 7 мая 1608 г. он был заключен в Белую башню, где погиб через год насильственной смертью[535]. В нашумевшем романе Йозефа Иржи Коларжа “Адское отродье” (“Pekla zplozenci”, 1862) Ланг изображен отчаянным злодеем (правда, в романе он фигурирует под именем Иоахим, а не Филипп). Стремясь завладеть сокровищами почившего алхимика Курцина, хранящимися в Праге в доме Фауста, Ланг затевает интригу с целью избавиться от Йошта и Вилема, двух детей-близнецов Курцина. Он подсылает наемных убийц, чтобы убить Йошта, а затем обвиняет Вилема в убийстве брата по подстрекательству флорентийки Сибиллы Редзоники. Поначалу его затея оканчивается ничем, потому что Йошт был спасен настоятелем Слованского монастыря[536], а у Вилема, приговоренного к повешению (ну это уж слишком!) обрывается веревка, он остается в живых и находит прибежище в доме того самого болвана Скотты, в сатанинских обрядах которого принимает участие сам Рудольф. В конце концов, Лангу удается расправиться с двумя молодыми Курцинами, “адским отродьем”, но тот, кто роет ров, сам в него и попадет – его ждут тайные ужасы Белой башни. Ярослав Врхлицкий в комедии “Раввинская мудрость” (“Rabínská moudrost›”, 1886) противопоставляет строгой науке рабби Лёва гнусность Ланга, развратника и взяточника, который с помощью посредников и сводников соблазняет чужих жен, подворовывает и растрачивает сокровища императора.