Магическая Прага

Когда лейтенант Лукаш спросил Швейка, смотрел ли тот когда-нибудь на себя в зеркало, Швейк ответил: “Вот у китайца Станека было выставлено выпуклое зеркало. Кто ни поглядится – с души воротит. Рот этак, голова – будто помойная лоханка, брюхо – как у налившегося пивом каноника, словом – фигура”[582]. Подобные “фигуры”, отраженные в магических зеркалах в ярмарочном шатре гадалки, наводят на мысль о составных портретах Арчимбольдо, которые тоже содержат в себе суть Праги, – лица из овощей, фруктов, пернатых, дичи, жаркого, книг, инструментов и кухонной утвари: “мозаика из составленных вместе нелепостей”, наивысшее достижение этой “гротескной живописи”, о которой пишет Даниэлло Бартоли в своем труде “Досуги мудреца”[583].

Джузеппе Арчимбольдо (1527–1593), “изобретательнейший фантастический художник”[584], занял в 60-е годы xvi века место придворного портретиста при Венском дворе, которое оставил, из-за слабости глаз, Якоб Зейзенеггер. В то время правил Фердинанд I (1526–1564). Арчимбольдо оставался там и при Максимиллиане II (1564–1576). Позднее, при Рудольфе II, он переехал в Прагу. Художник настолько слился с созданной Рудольфом атмосферой, что вошел в мифологию той эпохи, и сам отчасти несет отпечаток магической двуличности и сатурнальной меланхолии, что отличали алхимиков. Таким он предстает в автопортрете – торжественным и суровым, в черном камзоле, высоком коническом берете, с крахмальным воротничком под бородой. В комедии “Раввинская мудрость” (1886), действие которой происходит в эпоху Рудольфа II, Ярослав Врхлицкий показал Арчимбольдо этаким художником-сорвиголовой (под именем Арчимбальдо), богемным авантюристом, раскрывающим секреты волшебства рабби Лёва[585].

Глава 37

Искусство Арчимбольдо, таким образом, неразрывно связано с пристрастиями Рудольфа II, с его любовью к автоматам и механическим куклам, с окружавшим его странным и экзотическим миром, с алхимическими соединениями различных субстанций, с големической марионеточностью и особенно со страстью коллекционирования, обуревавшей монарха[586]. Существует тесное родство между гибридными портретами Арчимбольдо и кунсткамерами Рудольфа, его кабинетом натуралий, раритетов и аномалий. Арчимбольдовские фигуры, будучи связками предметов, фруктов, цветов, зверей – сами по себе являются коллекциями. Не случайно Арчимбольдо внес вклад в обогащение императорских коллекций и, даже когда он на склоне лет удалился от двора в Милан (1587), продолжал заниматься закупкой “диковин” для огромного музея Рудольфа.

Например, “Времена года” – подлинные коллекции растительных элементов. “Лето” (1563) – профиль, выстроенный из фруктов, – виноградные ягоды вместо зубов, груша вместо подбородка, щека в виде яблока, огурец вместо носа, ухо – кукурузный початок и – роскошный натюрморт вместо шляпы. Наложение фруктов на члены тела “весьма изобретательно, и вызывает удивление, переходящее в изумление”[587]. Подобные же коллекции и перечни предметов представляют собой портреты “Официант” (1574) – нагромождение бочек, бочонков, бутылок, бокалов, штопоров, воронок; “Повар” (1574), состоящий из кастрюль, сковородок, тарелок, поварешек, дуршлага, яичной скорлупы, улиток – в стиле “Bauernhochzeit” (

нем.

“деревенская свадьба”) – настоящая благородная пародия на крестьянские обычаи.

Коллекционирование особенно заметно в “Библиотекаре”, карикатуре на императорского историографа Вольфганга Лацио (1514–1565), собирателя томов и фолиантов, а также нумизмата. Портрет состоит из одних книг: открытая книга вместо волос, книга – нос, голова из книг, тесемка-закладка вместо ушей, грудь из книжных переплетов и многотомных собраний. Моделью послужил “Корабль дураков” Себастиана Бранта (1494). Когда смотришь на эту “фигуру”, приходит на ум описание библиотеки в “Лабиринте света и рае сердца” Коменского – библиотека-аптека, где в ларчиках, что называются книгами, хранятся лекарства против оскудения мысли, и ученые мужи, поглощающие книги[588]

. Арчимбольдовский библиотекарь выглядит кубическим, как коробка, и его кубичность отсылает нас к геометрическим образам, к кубическим роботам других художников-маньеристов – Луки Камбьязо[589] и Брачелли. Но не будем забывать, что среди персонажей, с которыми повстречался Швейк в психбольнице, “самым буйным был господин, выдававший себя за шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря Отто и просивший каждого, чтобы его раскрыли и нашли слово “переплетное шило”, – иначе он погиб. Успокоился он только после того, как на него надели смирительную рубашку. Тогда господин начал хвалиться, что попал в переплет, и просить, чтобы ему сделали модный обрез”[590].