Магические безобразия

В комнате не было часов, их тикающий звук раздражал сознание, словно подтверждая, – жизнь протекает мимо. Комната Максимова Бори являлась личным, неприкосновенным пространством, личной маленькой коробкой, в которую всякому постороннему вход закрыт. Даже родителям. Нет, в особенности родителям. Мальчик спал на большой софе темно-коричневого оттенка, стоящей у дальней стены. С ней соседствовал прямоугольный письменный стол, кроме стаканчика с ручками и подставкой, ничего не имеющий. Над ним висели полки, заваленные книгами. У окна, где падал свет сквозь прозрачный тюль, находился мольберт; около него на табуретках кучковались краски, кисти, мелки, угольки и различные принадлежности для рисования. Пол был паркетный, а стены имели неказистый светлый цвет, который скрашивали многочисленные картины.

Выделялись среди них портреты девушки на вид лет двадцати трех; в цвете ее волосы пестрели гаммой оранжевого: то солнечный луч, то осенний листок, то апельсин, то мелькнет багрянец, точно автор экспериментировал с красками, словно в памяти художника волосы остались ярким пятном творческой фантазии. Глаза девушки были светло-карего оттенка, они смотрели прямо и открыто, в них светилась искренность. Лишь розовые, чуть полные губы совсем не улыбались, поэтому казалось, будто героиня чем-то озадачена, будто несколько осуждает смотрящего, будто вот-вот что-то выскажет. Но нет, портрет оставался безмолвным. Для семнадцатилетнего подростка Бори Максимова этот портрет значил многое. Перед сном у него появилась привычка мысленно говорить с нарисованной красавицей, тем самым поделиться самым сокровенным, как с лучшим другом. В этот раз, закончив монолог, мальчик быстро заснул.

Ближе к двум часам он видел странный сон: в его небольшой комнате, скорее похожей на мастерскую, появились двое. Темноволосая худая девочка, почему-то в белом летнем платье, напоминала фею, вся окутанная золотистыми нитями. Ее за руку чуть выше локтя придерживал высокий черноволосый парень.

– Открой глаза, Борис! – голос парня, который выглядел не старше самого Максимова, оказался властным и требовательным. Выполнив суровое приказание (чего только не происходит во сне!), Боря подобрался на софе и настороженно рассматривал пришельцев. Девочка казалась Максимову смутно знакомой, точно они уже встречались, а лицо парня не задерживалось в памяти, ускользая солнечным зайчиком. – Разве не ты призывал помощь? – чуть мягче спросил черноволосый. Боря продолжал демонстративно молчать, прикидывая, как они поведут себя дальше.

Девочка раскрыла записную книжку в коричневом кожаном переплете, где на первой странице в короткой чернильной фразе, Максимов узнал собственный почерк. От несдержанного удивления его лицо заметно вытянулось. Глаза черноволосого торжествующе блеснули. Подойдя, он присел на софу, вперив металлический взгляд черных бездонных глаз, который пронизывал до костей. Девочка осталась на месте и, казалось, чего-то ждала.

– Что ж, – через некоторое время сказал черноволосый. – Поздравляю, – тоном заботливого врача продолжал он, – твоя скука лечится!

Максимов дернулся всем телом, заметно скривился, от ощущения открытости и незащищенности, словно кто-то по-хозяйски порылся в его голове, узнал все тайные и явные мысли, оставил его раздетым перед огромной публикой.

– Не стоит бояться, – черноволосый, для которого не составило труда понять состояние Бори, улыбнулся. Тепло и мягко, даже дружески. И эта улыбка делала его лицо потрясающе красивым и добрым. – Подойди сюда, ассистентка, – обратился он к девочке, которая мгновенно поджала губы, хотя только, что выглядела крайне довольной. – Возьми Бориса за руку, да, а теперь сделай кокон, как себе.

Вначале прохладная узкая ручка девочки-феи постепенно нагрелась и вскоре стала обжигать, но расцепить рукопожатие не представлялось возможным. Из ее пальцев, а затем из всей ладони, потянулись тонкие золотые нити. Они легко оплетали Максимова перебираясь от руки к плечу, от плеча к голове, от головы к шее, от шеи все ниже и ниже к ногам, превращая парня в золотистую мумию. Нити наматывались, образуя прочный кокон, не вызывающий никаких ощущений. Девочка-фея старалась, ее ручка сжималась сильнее, лоб хмурился, по виску зазмеилась капля пота. Когда нити скрепились, и кокон вспыхнул ярким светом, девочка-фея, не разжимая руку, потеряла сознание.

– Перестаралась! – проворчал черноволосый, поднимая ее на руки. – С ней все хорошо, – ответил он на немой вопрос, взволновавшегося Максимова. – Теперь и с тобой все будет хорошо, Борис! Она ведь говорила, – черноволосый кивнув на портрет, – что ты талантлив. Это правда. Возвращайся к своим краскам. Пора вернуть настоящего себя! Не бойся. Ну а мне пора. Приятных снов!

Последнее, что запомнилось Максимову Боре перед тем, как глаза, налившиеся каменной тяжестью, закрылись, черноволосый парень бережно уносил сквозь стены его комнаты маленькую фею.

14