Магические осадки не ожидаются

Одна человеческая самка. Один самец того же вида. Запах усилился, а оптическая иллюзия окутала самку плотным коконом, не тронув самца, но чуть позже словно стекла с нее. Разговаривают. Самец явно не прочь размножиться. Вот и в чем дело? Чего он топчется? Надо хватать за загривок и… О! Еще один самец. И тоже не против размножиться. А первый где? А вопить и хлестать по земле хвостами будут? Ух ты! Теперь подрагивающее марево, похожее на то, что обычно заметно над раскаленным на солнце булыжником мостовой, намоталось на второго, а первый вышел из какого-то, очевидно, укрытия. И на этот раз первый вместе с самкой тащат куда-то второго. Третий? И снова самец? У самки март что ли? Нет, вы только гляньте. Они уже и третьего спеленали и куда-то потащили.

Я выпрямился и в задумчивости почесал за ухом.

Нет, Милька моя тоже самочка со странностями, и размножаться категорически не желает, но хотя бы не складирует в кладовке потенциальных претендентов. Может, она у меня просто слишком молодая и не знает каких-то особых правил на этот счет? Это у нас, котов, сильнейшему достается право на котят. А тут, возможно, сильнейшей самке поставляют варианты на выбор? Что-то по типу самки мохнатого черного паука?

Мяум-м-м… Не могу назвать себя великим знатоком человечьих обычаев и раньше о подобном не слышал, но человеки и не такую глупость способны придумать.

Я заметил, уже особо не удивившись, что в дверь лавки вошел четвертый подряд самец, и услышал шум явно начинающейся драки. По хребтине словно пробежала стая кусачий блошек, заставив шерсть встать дыбом. Но не успел я осознать этот вопиющий факт резкого скачка энергопотенциала, как слабо мерцающую за стеклом дымку накрыло плотное, искрящее так, что глазам стало больно, злое облако.

Так.

Мы, кошаки, конечно, не прочь подраться, выясняя наши территориальные и брачные споры. И новая информация, безусловно, позволяет делать это с минимальными потерями. Но лезть в разборки человеков, запросто швыряющихся вот этими кусачими и болючими импульсами, что попутно задевают не только цель, но и сидящих на траектории выстрела фелисапиенсов, мне не позволяет самый главный мой закон и инстинкт — самосохранения.

Так что я что лучше просто запомню это место и попозже забегу посмотреть, чем дело закончилось. Я тихо попятился и глянул на небо и пролетающую мимо стайку радостно щебечущих птичек.

Щебечут они. Радуются чему-то. Небось, сытые, вот и радуются. Я не то чтобы тоже захотел пощебетать. Но порадоваться сытости мне определенно не помешало бы. Сожранная голова жаборыба была мала и одинока, найти ей компанию помешала жадная торговка, чтоб ей пусто было. Да и во время последних наблюдений за брачными играми человеком мне столь интенсивно было «любопытно», что в результате не менее интенсивно стало «голодно».

Поэтому настала пора вернуться на маршрут тщательной инспекции тех мест, обитателей которых я решил допустить в круг своих почитателей и обожателей — пусть и не таких близких, как сестренка, но однозначно заслуживающих благосклонности, хотя бы за то, что в должной степени выражали восхищение моей великолепной особой.

Одним из таких пунктов на моей карте передвижений было милое заведение, в котором человекам давали пить и есть нечто сладкое. Не мой любимый вкус, надо сказать. От него жажда только усиливается всегда. Однако я уже давненько привык к необъяснимому стремлению человеков страдать самим и заставлять страдать окружающих, поэтому просто принимал это как данность. Зато сливки у местной хозяйки всегда были на высшем уровне.

Я подошел к знакомой двери и требовательно поскреб, а потом, для верности, еще и боднул головой. За дверью что-то всхрюкнуло, всхлипнуло, и дверной замок щелкнул, впуская меня внутрь.

— Ну привет, наглая морда! Ты как раз вовремя.

Владелицу самых вкусных в городе сливок зовут Тафна. И, судя по ее благоуханию, она отчаянно хочет завести котят от самца. Причем — нет, я никогда не пойму этих глупых человеков — тот самец хочет совершенно того же самого. А котят нет.

— Хочешь, я покажу твоему самцу, как надо брать тебя за шкирку, чтобы вам удобнее было? — с жалостью спросил я у человечки и степенно прошествовал к уже приготовленному прохладному угощению.

Зуб даю, она не поняла ни слова из сказанного мною. Лишь сидела, пошмыгивая покрасневшим носом, и рассматривала меня.

Ну, кстати, достойное занятие — недаром же говорят, что, глядя на прекрасное, сам становишься лучше.

Я специально тянул время, тщательно лакая подтаявшие сливки. Чем дольше эта грустная самочка посмотрит на меня, тем быстрее начнет улыбаться. А если я еще разрешу ей погладить себя… вот так… Я выгнул спину, почувствовав легкое, ставшее уже привычным, покалывание от ее прикосновений, и вытянул шею, прикрывая глаза от удовольствия — ох, как же хорошо, когда хоть немного сбрасываешь излишки этой неотфильтрованной энергии.

— Красавец, — поблагодарила одаренная моей милостью человечка. — Приходи вечером. У нас сегодня богачи — наверняка сливок из пирожных останется.