Две стороны одной монетки, на которую ничего не купишь.
Я не останавливаюсь, пока не оказываюсь на набережной в парке Мари Кертис в двух кварталах от нас. А потом я долго стою и смотрю на воду. Она до жути тихая и спокойная. Сгущаются сумерки. Я часто хожу сюда смотреть на чаек и голубей, летающих у берега.
Я разрешаю себе всхлипнуть — все-таки я очень давно сдерживалась, — и на глаза набегают слезы.
— Я пропустил что-то важное? — интересуется Люк.
Я подпрыгиваю и разворачиваюсь:
— Ты что, не уехал? Почему?
Он сует руки в карманы джинсов.
— Мне показалось, ты чем-то огорчена.
— Еще как! Можешь ехать.
— Ты столько времени бегала за мной и твердила, что нам нужно познакомиться поближе, поскольку мы Ньюген-пара, а теперь прогоняешь меня?
— Ты сказал, что романтические отношения тебе не нужны.
— Так и было. — Он прямо шепчет, а я моргаю — мне ничего не видно из-за слез. — Я же вижу, ты чем-то расстроена. — Он переминается с ноги на ногу. — А как я заставлю тебя поставить мне целых пять звезд, если не приду на помощь?
Я гнусаво смеюсь:
— Плевать тебе на отзывы.
— На твои — не плевать. Так уж получилось. — Он шагает ко мне. — Могу хотя бы составить тебе компанию на этой дерьмовой набережной.
— Это отличная набережная!
— Я имел в виду буквально. Она вся покрыта гусиными какашками.
Мне не нужно смотреть под ноги, чтобы убедиться в его правоте. Парк Мари Кертис славится большой колонией гусей, которые делают свои дела где заблагорассудится.
Когда я вытираю слезы, оказывается, что пальцы у меня перемазаны кровью. На этот раз я не пугаюсь — я уже привыкла к видениям, которые, похоже, будут донимать меня, пока жив Люк. На красные пятна на руках я смотрю с отстраненным интересом.
Руки у меня опускаются. Я снова поворачиваюсь к воде.
— Сюда я прибежала плакать, когда родители разошлись. — Я невесело смеюсь. — Закатила сцену. Пришла бабушка, села рядом со мной. Сказала, что каждый раз, когда из-за чего-то плачешь и думаешь, что хуже быть не может, помни: на горизонте маячит что-нибудь похлеще.
Крови на руках становится все больше, она тяжелыми каплями стекает с кончиков пальцев, капли шлепаются на доски под ногами, забрызгивают мои ноги в босоножках.
Люк этого не видит.
— Да уж, большое утешение для ребенка.
— Девиз нашей семьи — «Страдай, но живи». Я думаю, она имела в виду, что всегда может быть хуже, но мы все преодолеем.
Одно дело — когда я сама думаю, что провалю испытание. У меня вечно все наперекосяк. Но я думала, что родные уверены в моем успехе, как бы я в себе ни сомневалась. Так что я, как могла, старалась оправдать их ожидания. Я думала, бабушка считает, что я буду страдать, но останусь жива.
Возможно, лучше задать вопрос иначе: почему я, собственно, должна страдать? Почему в девизе нашей семьи настолько глубоко прописано, что сила наших даров зависит от того, сколько нам придется мучиться? Почему мы не можем вырваться из этого порочного круга?
Когда-то давно вся наша община была мне как семья. Это кончилось, но я всегда чувствовала себя своей в родной семье. Среди тех, кто верит в меня, когда я отчаиваюсь. А оказалось, они в меня не верят. Правильно сказала Кейша. Наша семейка разваливается точно так же, как все остальные.
С чего я взяла, что мне по силам держать в своих руках все будущее моей семьи? Вот тетя Элейн попыталась это сделать, добиться перемен — не только в нашей семье, но и во всей общине. И у нее тоже ничего не вышло.
Я смотрю на Люка. Как мне вот этими вот руками отнять у человека жизнь? Руками, которые месят тесто и пекут хлеб. Даже когда с них стекает кровь, это выглядит смешно и дико. Сама мысль, что я выполню задание, нереальна, как нереально это видение.
Не знаю, влюблена ли я. Мало ли.
Если я влюбилась, значит, я на шаг ближе к выполнению задания. Но может быть, и на шаг дальше.
Я влюбилась в этого мальчишку, который ест готовые макароны с сыром и растворимую лапшу. Который говорит, что его не интересуют романтические отношения, но все равно здесь, потому что беспокоится за меня. Который один на всем белом свете согласился помочь мне узнать про тетю Элейн.
— Спасибо, — говорю я.
— Между прочим, я не вполне бескорыстно взломал сервер, чтобы прочитать про твою тетю и Джастина. Мне было любопытно.
— Я не за это говорю спасибо.
— А. — Люк глубже сует руки в карманы. — А ты за это поставишь мне пять звезд?
Я прыскаю со смеху.
Да чтоб меня хакнуло.
Из глаз у меня снова ручьем текут слезы, на лице у Люка читается паника:
— Может, тебя обнять? Тебе станет легче?
Я только рот разеваю:
— Ты хочешь меня обнять?!
— Если тебе от этого полегчает. Только, чур, недолго. Максимум пять секунд. Я сам отсчитаю.
— По-моему, ты не из тех, кто любит обнимашки.
— Иногда можно. Но на определенных условиях.
Я делаю шаг в его сторону, паника у него на лице только усиливается.
— Ты правда хочешь меня обнять? По-моему, тебе очень страшно.
— Ну, честно говоря, обниматься — это перебор. Может, просто прислонишься к моему плечу?