Магия Отшельничьего острова

— Что толку от добрых помыслов, если они не воплощаются в добрые поступки? Ох, прости, — спохватывается и усмехается он. — Привычка... Но я попробую сказать по-другому. Чистоплюи от магии, такие, как Мастера Отшельничьего, учат, будто форма магии сама по себе имеет отношение к добру или злу. По их мнению, использование магии хаоса хотя бы для обогрева тех, кому грозит смерть от холода, или для пропитания тех, кому грозит смерть от голода, способствует умножению зла — вне зависимости от намерений того, кто к этой магии прибегает. Мне же подобные рассуждения представляются сомнительными. Разве человеческая жизнь не дороже ярлыка? — он снова пожимает плечами. — Я прошу тебя подумать об этом. Подумать о нищих, которых ты видела на холодных улицах. Ну, а заодно раздели нашу трапезу.

— И?

Антонин тепло улыбается:

— Мне предстоит обсудить с герцогом некоторые вопросы. Если тебя заинтересует возможность иметь с нами дело, то имей в виду: я пробуду в Хайдоларе чуть меньше восьмидневки, если считать с сего дня. В «Роскошном пристанище». Приходи туда или оставь для нас весточку.

Взяв ломтик мяса, он кивает на стоящую перед гостьей пустую тарелку:

— Разумеется, сначала тебе нужно получше познакомиться с Кандаром и поразмыслить о том, как распорядиться твоими способностями. Так что пока хватит разговоров. Угощайся в свое удовольствие.

Рыжеволосая косится то на Сефию, то на Антонина, но эти двое не переглядываются. Не происходит между ними и обмена искаженной энергией, что ей случалось наблюдать на Отшельничьем. В конце концов она подцепляет ломтик мяса, и все трое приступают к еде.

XXI

По сравнению не только с Главным, но и с менее значительным Поперечным трактом Отшельничьего, дорога из Фритауна в Хрисбарг представляла собой не более чем проселок. Прямой, но узкий. Недалеко от города большак разделился на три ответвления — на юг, север и запад. Я выбрал единственную дорогу, которая не вела вдоль побережья.

Середина дороги представляла собой полосу плотно утрамбованной глины шириной примерно в крестьянскую повозку. Все остальное было безнадежно разбито и размыто. По обе стороны тянулись глубокие колеи, оставленные в вязкой грязи.

Попытка отстегнуть плащ от заплечного мешка прямо на ходу едва не стоила мне падения с пони. Ухватиться за край седла удалось лишь в последний момент.

Гэрлок неодобрительно заржал.

Я извинился. А потом, слегка натянув поводья, остановил его и оглянулся. Позади осталось более пяти кай. За нами, вроде бы, не гнались. Другая неприятность подстерегала нас — моросящий дождик грозил смениться настоящим ливнем. Стоило мне слезть с седла, как стало ясно, что ноги с внутренней стороны основательно стерты. А ведь мы только-только начали путешествие!

В небе громыхнуло. Тучи продолжали темнеть, обещая уже не только ливень, но и грозу. За тянувшимися сбоку дороги каменными оградами виднелись побуревшие, лишь со слабым намеком на зелень, луга. Кое-где на полях стояли лужи, а стебли некоторых луговых трав почернели — они гнили на корню. Похоже, что затяжные дожди в этой местности — не редкость.

Снова громыхнуло. Крупные дождевые капли забарабанили по дорожной глине и по моей макушке. Пристроив торбу позади седла, я снова взобрался на Гэрлока и поморщился от боли.

— Поехали.

Загромыхал гром. Дождь полил как из ведра.

Все складывалось так, что лучше и не бывает. Под мерзким проливным дождем, по дороге, проходившей через совершенно неизвестные мне места, я направлялся в совершенно незнакомый город.

Гэрлок предостерегающе заржал, прерывая мои невеселые мысли.

Впереди на дороге появилось бесформенное пятно, вскоре принявшее очертания кареты, запряженной парой громадных коней. Над головой кучера, закутанного в поблескивающий от влаги серый плащ с капюшоном, торчал шест, на котором висел намокший красный флаг.

Выбрав менее грязную сторону дороги, я направил Гэрлока направо.

— Хэй! Хэй!

У меня возникло ощущение, будто карета движется в студеном облаке — по мере ее приближения меня все сильнее пробирало холодом.

— Хэй! Хэй! — громко, но как-то безжизненно и хрипло выкликал кучер, и его возгласы скручивали в узел каждый нерв в моем хребте. Громыхая, карета неслась по твердой середине дороги мне навстречу.

Эта карета, изготовленная из белого дуба и щедро покрытая золотистым лаком, сверкала, словно отлитая из золота. Однако она, как ни странно, вовсе не имела металлических деталей. Железные пружины рессор заменяли кожаные ремни, а колеса были целиком изготовлены из дерева. Изготовлены с замечательным мастерством, которого не могла скрыть налипавшая на них дорожная грязь.

— Хэй! Хэй!

Промчавшись мимо, кучер не взглянул в мою сторону.

Позади кареты бок о бок скакали двое верховых на конях, весьма напоминавших гнедого мерина, виденного мною у Фелшара. Кони двигались быстрой рысью — самым скорым аллюром, пригодным для долгого путешествия.