Магия отступника

Он говорил не гладко, но выплевывал по несколько слов зараз. Я чувствовал во рту привкус крови. Он больше не мог противостоять железу.

— Ты выбросишь инструмент, оружие, созданное магией. Если ты меня убьешь, а затем ввяжешься в сражение с захватчиками, ты поведешь своих воинов на бойню. Они будут умирать дюжинами, сотнями. Захватчики придут в ярость и пошлют против тебя тысячи. Без танца Кинроува, который удерживал их, они хлынут, словно разлившаяся гневная река, и затопят твой лес смертью.

— Замолчи!

— Ты угрожаешь нам железом! У кого ты этому научилась? Думаешь, они не выстрелят железом в твое тело, разрушив твою магию? Думаешь, народ выживет в отличие от жителей равнин? Захватчики одолели их железом и пулями, и если ты объявишь им такую же войну, то и конец твой окажется таким же.

Ее гнев рос с каждым словом, которое он выдыхал. Она стояла перед нами и раздувалась, точно разъяренная кошка. Казалось, она подыскивает слова или собирается с духом, чтобы прикончить его.

Он говорил все тише, шепотом, угасающим вместе с его силами.

— Но я знаю, как прогнать захватчиков. Именно для этого меня и создала магия. Только олень знает, как победить другого оленя в битве сталкивающихся рогов. Тюлень, каким бы храбрым и сильным он ни был, не сможет сражаться так же. — Он отдышался и с усилием сглотнул. — Я знаю, как обернуть их собственные пути против них. Танец Кинроува не остановит их. — Он прервался, глотнул воздуха. — Ты не сможешь убить достаточно захватчиков, чтобы их остановить. — Он задохнулся, с трудом переведя дух, в глазах начинало темнеть. — Но я знаю, что нужно сделать. Не убивай единственного великого, который знает…

Его голос стих, голова поникла. Вокруг нас сомкнулась темнота. Я ничего не видел, а звуки, которые слышал, доносились словно издалека. Мои руки и ноги онемели, а потом я и вовсе перестал их чувствовать. Мальчик-солдат потерял сознание, и я оказался отрезан от ощущений тела, паря в черной пустоте.

Пронзительно визжал, наверное, Ликари. Кричала какая-то женщина, возможно Оликея, хотя это могла быть и Дэйси, требующая, чтобы мальчик-солдат открыл ей известную ему тайну. Я все еще ощущал присутствие железа в опасной близости от нас. Мне хотелось сбежать из этого тела, отправиться за помощью к Лисане или навестить во сне Эпини, сделать хоть что-нибудь, но и его магия, и собственные силы так истощились, что я оказался запертым в нем. Запертым и осознающим происходящее, в то время как он пребывал в блаженном неведении о том, что нам грозит неминуемая смерть. Я ждал, разрываясь между ожиданием и ужасом перед тем мигом, когда железный меч вонзится мне в сердце. Я не хотел умирать, но, перед тем как лишиться чувств, мальчик-солдат пригрозил мне единственным, что могло быть хуже смерти, — полным бесчестьем. Он пообещал Дэйси, что станет предателем и обратит мое знание собственного народа против него самого.

Время течет иначе, когда человек лишен ощущений, но остается в сознании. Казалось, я провел многие годы в этом жутком подвешенном состоянии, разрываясь между надеждой, что он умрет, и опасением, что выживет и обречет меня на предательство. Проходили часы, а то и дни. Отчаянно стремясь сохранить честь, я пытался вернуть себе свое тело, но даже не представлял, как это сделать. Я не чувствовал рук и ног, не мог открыть глаза. Я не знал, бьется ли мое сердце, и не мог управлять собственным дыханием. Ужасная мысль вдруг пришла мне в голову: а если он уже мертв, но не забрал меня с собой. Возможно, его часть моего разума исчезла, мое тело упокоилось и начало коченеть, а я застрял позади в нежизни, которая тем не менее не была смертью. Будь у меня рот и легкие, я бы заорал. Вместо этого я сделал то, что удивило меня самого: я взмолился.

Не доброму богу, а богу смерти и равновесия. Я молился богу, требовавшему от меня жизнь или смерть.

— Приди и возьми меня, — умолял я его. — Возьми жизнь или смерть, чем бы это ни было, и будь доволен. Я отдаю тебе это добровольно.

Ответа не было, и в безграничной тьме я спрашивал себя, не совершил ли только что святотатства против доброго бога и не это ли подразумевается под нечестивостью.

Я никогда не узнаю, сколько времени провел в таком состоянии. Знаю только, что, прежде чем мальчик-солдат вновь пришел в себя, я ощутил его рядом с собой. На краткий миг я подумал, что смогу впитать его в себя и снова стать целым, на моих условиях. Я замер, опасаясь, что, если я как-то потревожу его, он воспротивится мне. Постепенно я снова начал ощущать свое тело. Голова моя болела и кружилась. Я по-прежнему ничего не видел, а звуки окружали меня бессмысленным ревом, похожим на шум прибоя, который я слышал днем. Мои руки и ноги странно покалывало. Пальцы вцепились в надетый на мне балахон, и прикосновение плоти к ткани после недавней бесчувственности показалось мне самым захватывающим ощущением из всех, выпадавших на мою долю. Я с наслаждением прижал руку к переплетению нитей, но тут мальчик-солдат заметил меня. Не знаю как, но ему удалось вырвать у меня власть над телом.